Читать книгу "Золотые апостолы - Анатолий Дроздов"

Горкинский клад разлучил меня с другом. После совместной публикации в научном журнале, нас со Стасом стали приглашать с докладами на международные конференции. Мне с моей диссертацией ездить было недосуг, поэтому за двоих отдувался Стас. С большой охотой. Из одной такой поездки он вернулся, чтобы подать заявление об увольнении. Формальной причиной заявления стало приглашение на работу в один из польских университетов. Подлинной – паненка Ядвига, приехавшая вместе со Стасом проследить, чтобы он, не дай Бог, в последний момент не передумал. Ядвига оказалась девушкой в возрасте, высокой, широкой в кости, с лицом решительным и волевым. Она преподавала в университете, пригласившем Стаса на работу, а ее папа работал там же ректором. Так что причину приглашения можно было не обсуждать.

– Поведет она Стаса до костелу, как быка на веревочке! – сказала Рита во время нашей прощальной вечеринки. Ей паненка Ядвига не понравилась.

Но потому, с каким обожанием Стас смотрел на свою Ядю, было ясно, что он ничуть не против этой веревочки, и даже постоянно проверяет, крепко ли та завязана…

Сама же Рита отвела Кузьму в церковь, где я присутствовал в почетной роли дружки – держал над Кузьмой тяжелый свадебный венец. Несколько раз в течение обряда мне хотелось дать ему этой железякой по голове, но я сдержался.

В конце мая Рита родила мальчика, которого назвала Акимом. Кузьма не возражал. Через два месяца после родов мы были у нее в отведках. Рита вынесла в зал маленький копошащийся комочек и сунула его мне. Младенец, вылитый Кузьма, повозившись, пристроил голову у меня на сгибе локтя, затих и улыбнулся, показав беззубые десны.

– Смотри! Узнал тезку! – засюсюкали вокруг, выхватили у меня ребенка и утащили. И правильно сделали. Я даже не успел пожалеть о том, что мальчика зовут Аким Кузьмич, а не Сергей Акимович…

Из своей отмороженной газетки Рита уволилась сразу по возвращению из Горки. Она не написала ни строчки о своих приключениях, о найденном кладе сообщили другие. Была даже устроена выставка в государственном музее, на которую собралось столько журналистов, что я был поражен, насколько много людей этой профессии обретается в столице. Моя испуганная физиономия появилась на газетных страницах и даже пару раз мелькнула на экране телевизора.

– Теперь ты знаменитость! – прокомментировал все это профессор Павленко. – Вписал свое имя в науку.

Он, конечно, преувеличил. Со временем в учебниках для студентов исторических факультетов появится главка о горкинском кладе, в сноске мелким шрифтом будет напечатана фамилия того, кто его нашел. Мало кто из студентов прочтет эту сноску, и ни один преподаватель не станет снижать им оценку за незнание научного подвига Акима Сергеевича Ноздрина-Галицкого. Сик транзит глория мунди… Так проходит земная слава (лат.). Рита, оставив журналистику, открыла частное издательство. Пока ни одной книги это издательство не выпустило – Рита все еще ведет поиск авторов. Скорее всего, первым буду я. Мне велено написать о событиях в Горке. Не знаю только: понравится ли ей мой рассказ? Впрочем, неподходящее она или вычеркнет, или исправит.

За год мы только раз поговорили с Кузьмой о случившемся в подземелье.

– Удивляться тут нечему, – хмуро сказал Кузьма. – Все просто. Этот Пискижев в священники ради денег пошел; поэтому и устраивал отчитки для местных кликуш, посылал своих девочек в город на панель. А тут, после шумихи, поднятой завучем, находит в своем подвале апостолов… Их секрет он разгадал сразу, перепрятал и самих апостолов и сокровища. Когда Кнур (а это, скорее всего, был он) во время обычного обхода в костюме еретника заметил двух женщин, тайком проникших в подземелье, у Костика взыграло… Покушались на то, что он уже считал своим! Он обернулся, догнал Татьяну Сергеевну, которую на улице бросил Кнур, и… Он бы и Риту догнал, но случился неподалеку ты…

Кузьма помолчал.

– Убив однажды, он уже не мог остановиться. Ему требовалось еще и еще. Отсюда бычок на лугу, ни в чем не повинный сторож… Могли и мы попасть на клык… Остальное ты знаешь. И мой совет: выбрось из головы! Все кончилось хорошо, ну и ладно…

О случившемся в Горке я поговорил и с Виталиком. Он позвонил мне накануне нового года, поздравил с праздником и рассказал о последних событиях. Дело о преступлениях в монастыре пришлось приостановить: отца Константина разыскать не удалось. Виталик, чувствовалось, был огорчен – его стройная версия не получила полного подтверждения, подробности о странной собаке остались тайной. Пришлось закрыть дело и в отношении подполковника Ровды: тот заявил, что ничего не знал и упорно держался этой версии. Обвинить его в чем-то другом не получилось, Ровда благополучно получил свою милицейскую пенсию и сразу уехал из Горки. Вот все.

…Наверное, неправильно будет умолчать еще об одной перемене в моей жизни.

На православное Рождество, в двадцать девятый раз чудным образом совпавшее с днем рождения раба Божьего Акима, у меня были гости. Кроме обычных: родителей и Стаса, приехали Рита с Кузьмой. Рита сердечно расцеловала меня в коридоре, крепко прижавшись тугим животом, и мне сразу стало ясно, почему они прибыли на машине. Кузьме сегодня можно было пить, не стесняясь: у него был водитель – вынужденный трезвенник…

Застолье было в разгаре, когда в дверь позвонили. На пороге стояла Дуня – в заметенном снегом пальтишке и вязаной шапочке.

– Вот! – протянула она мне тяжеленную (и как только дотащила!) сумку. – Дед велел передать к Рождеству. Я тут на сессии…

Появление Дуни в комнате вызвало такой же восторженный вопль, как когда-то мое в Горке, в день ее именин. Заочно ее знали все, а Рита, выскочившая из любопытства следом за мной в коридор, успела сказать, кто пожаловал. В сумке деда Трипуза помимо увесистого ведерка с медом оказалась бутылка медовухи; за моим столом она произвела тоже действие, что и в Горке. Мы пели, орали, перебивая друг друга, и даже пытались танцевать, теряя домашние тапочки на скользком паркете…

Дуня почти не принимала участия в наших безумствах. За время, что мы не виделись, она очень изменилась. Ничего уже не напоминало в ней прежнюю, порывистую девочку-подростка, она выглядела старше своих лет: степенная и вежливая молодая женщина. Забавные конопушки на ее лице почти исчезли, в ярко-синих глазах появился незнакомый мне свет. Несколько раз в течение вечера мы встречались взглядами, и всякий раз я смущенно опускал глаза

Я велел оделить медом всех, и мать на кухне разложила его по банкам. Пока мы со Стасом ходили в лоджию подымить, она имела возможность вволю поговорить с Дуней, и лицо у мамы приобрело уже знакомое мне решительное выражение. По-моему, в этот вечер она поговорила не только с Дуней… Родители и Телюки засобирались домой слишком рано. Даже Стас, с которым в этот день мы обычно нарезались до поросячьего визга и полного обездвижения довольных тел, увязался с ними. Рита сказала, что с удовольствием развезет гостей по домам, и все ухватились за ее предложение, будто это была единственная возможность попасть под родную крышу. Оставив Дуню в квартире, я пошел их провожать.