Читать книгу "В тени Холокоста. Дневник Рении - Рения Шпигель"

На танцах,На свадьбах, на праздниках,Где трещат половицы,Где шумно и радостно,Не взывают к нему, не произносят имяГоспода, будто и нет его.Пьют они – не остановятся,Пьют и кричат: «Наливай!»Думают, что для пьяногоЖизнь никогда не закончится,И в порыве бессмертияЗатевают драку с ножом.И льется кровь и льетсяСладкое шампанское,И снова все кричат, и сноваВсе будто бы бессмертны.Господь не нужен им;Нет его в шутках и смехе,В шумных утехах,В драке, войне,В пьяном вине!Но когда приходит несчастье,Страх когда вонзается в сердце,Падают они на колени,Просят, чтобы Господь был рядом!В горестях и в болезнях,В бедности и печали,В голодное, страшное времяМолят они: «Помоги!»Из-за тюремных решеток,Из чердаков и подвалов —Бесконечные просьбы:«Господи, не оставь!Только ты и спасешь!Господи, забудь и прости!»Вот и станут они твоими рабами,В черном хлебе,В дождеНад засушливым полем,В раскаяньи и сомнении,В слезах утешения, в последней надеждеТы к людям придешь.Но снова потом засияет солнцеИ все вернется:Радости и грехи,И тогда ты исчезнешь,И будет по-прежнему.

Вот так. Приехала Ержина. Вообще, я не думала, что меня так мало будет все интересовать. Может быть, потому что я их ненавижу. Прости меня, Господи! Зигуш очень хороший и милый, и убедительный. Пришел Мацек. Поговорим в другой раз, когда будут новости. Вы мне поможете, Булуш и Господь.

11 декабря 1941 г., четверг

Нет!.. Война, кто знает? Может быть, через два года… Но Зигуш, такой замечательный, нежный, милый и хороший, и очаровательный, что превосходит мои мечты. Сегодня мне было так хорошо. Хочется кому-нибудь рассказать о счастливых моментах, которые я переживаю среди этого несчастья. Зигуш такой, что грех не любить его так, как я его люблю… У меня в голове много стихов, но я не могу писать. Увидимся позже… Вы мне поможете, Булуш и Господь, пока не сбудутся мечты.

15 декабря 1941 г., понедельник утром

Сегодня мне хочется говорить и писать, и говорить, и говорить, и даже не знаю, с чего начать… Думаю, с того, что Нора меня не понимает. Да, она сама это знает и сказала, что я на шаг впереди. Она отстает, где я была, ну… больше года или год назад. Я бы рада найти с ней общий язык, но она… почему? Она сама себе мешает. Хотелось бы, чтобы ты могла меня полностью понять. Почему, Норуш, когда я тебе что-то говорю, я не жалуюсь, я просто говорю, а ты меня не понимаешь и превращаешь в обвинение. Но мы понимаем друг друга в других вопросах, что-то всегда остается.

Если бы ты только знал, дорогой Дневник, сколько во мне живет стихов, но я даже не знаю, смогу ли, и когда, изложить эти мысли на бумаге. И даже Нора меня больше не понимает. О, видимо, я сильно изменилась. Ну, может быть, я и правда больше не я, может быть, я – оправа души Зигмунта. Я страшно изменилась, но, в конце концов, вся моя прежняя сущность сохранилась! А жизнь, жизнь теперь – это предчувствие. Потому что, знаешь, бывают в жизни моменты без грусти или радости, без потрясений, без потоков счастья, и ты потом их не принимаешь во внимание. И пока они длятся, они погружают человека в благодатное состояние покоя и праздности.

Нет, не потому что на мне была шляпа, не знакомая Норе, вовсе нет – по какой-то другой причине, почему, почему увяла моя чувственность? Потому что ей на смену пришла монотонная ласка, почти «супружеская». Но я теперь понимаю, что она мне очень нужна, мне нужна эта мягкая, деликатная нежность так же, как взрывы эмоций. Теперь ты понимаешь, Норуш, и, возможно, это будет: «Как тебя надо превозносить, знает только тот, кто тебя потерял»[80], но ты и я, мы похожи, так что не знаю… но, может быть, и тебе она тоже понадобится?

Я написала глупость и, возможно, ей не отправлю. А этих стихов такое количество, но я их тоже записывать не буду. Пока, дорогой Дневник, до… не знаю. Вы мне поможете, Булуш и Господь.

16 декабря 1941 г., вторник

Приближается день рождения Булчик, и вместе с ним день для написания поздравительного письма, традиционного письма. Потому что я всегда посылаю письмо и только очень, очень редко могу сказать свои пожелания лично. А сейчас, что я вообще могу ей послать? Нет, не пожелания, поздравления – нет. Булуш, что я могу тебе подарить? Весь день об этом думала. Тогда я пошлю тебе яркое, серебряное, зимнее воспоминание из того времени, когда мы не знали, что счастливы. Только я не знаю, сумею ли воспроизвести его так ярко, как это было. Нет, сейчас я вообще не могу этого сделать. Такая это болезнь, от которой я теперь страдаю.

Вы мне поможете, Булуш и Господь.

20 декабря 1941 г., суббота

К дню рождения Булчик. Помнишь?

Ржание лошадейИ сани – быстрые, как молния.И мороз целует нас,Встречный ветер помню я,Помню – на щеках румянец,И, как брызги яркие,Снег летит из-под копыт,Колокольчик ясно так,Радостно звенит.

Мчимся мы, трясутся ветки,Шишки падают на головы,Мы сидим в санях глубоких,В теплых шубках нам не холодно.

Робкие стоят деревья,Головы повесили.А мы летим, смеемся мы —До чего ж нам весело!Но снег следы запорошил —Все – до единой черточки.В ночном тумане скрылись саниС песней колокольчика…

Ты только помни:С наступленьем сумерек,Как зазвонят колокола вечерние,И день декабрьский,Усталый, сгорбленный,Отправится на запад,Я приду к тебе —Неярким светом,Тихим праздником,Дыханьем легким…Я загляну в окно морозноеХолодной ночью,Скажу тебе всего лишь слово —И ты согреешься.

Да, тогда мы будем с ней, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой в этой людной, грохочущей и пустой столице. Пока, дорогой Дневник, мы к ней поедем вместе…