Читать книгу "Выход А - Евгения Батурина"

Столько вариантов у меня было – и ни один не сбылся. Хожу по квартире художника Шишкина, вытаптываю себе новую точку отсчета.

Я вышла на Белую лестницу. Села на диван, погладила его старую кожаную обивку.

Взяла телефон, написала Гоше сообщение: «Я на Белой лестнице. Давай ты снова сюда приедешь?» Ни на что не надеясь, отправила. Просто почувствовала, что надо.

Еще надо сделать на Белой лестнице ремонт, придумать, что здесь можно устроить: библиотеку детских книг, кабинет зельеварения, мини-театр, комнату ссор и примирений, зону для тех, кому нужно отоспаться. У меня не очень хорошо с пространственными решениями, но место явно волшебное, лучшее во всей квартире, обидно, что простаивает, что нет там никакой жизни, а есть только старый диван.

«А зачем?» – ответил мне Гоша. Я обрадовалась: не ожидала, что он вообще прочитает мое сообщение.

«Пока не знаю», – честно написала я. Могла бы придумать что-то более мотивирующее, но именно придумывать-то и не хотелось. Я и так сожалела о том, что наврала ему в «Бурато». О том, что не поехала на Кипр и полчаса назад проводила Антона, поцеловав в ухо, не жалела. Вот такая у меня теперь загадочная совесть.

Я вернулась с Белой лестницы в квартиру, в большой мир. Вымыла Антонову чашку и стала жить дальше.

Часть четвертая

1. Chemical Sisters

Осень пролетела как один большой желтый лист – впрочем, над листопадами преобладали снегопады. Я забыла, что когда-то в Москве было лето, а в моей жизни не было Пеленгас, пресс-релизов и фальшивых интервью.

Я купила теплый черный пуховик – во-первых, постоянно мерзла, во-вторых, у него была веселая розовая подкладка с мультяшными хрюшками. «Маме в куртку подложили свинью!» – смеялся Кузя, а я радовалась, что ребенок шутит с филологическим уклоном.

Пеленгас решила, что нашей редакции необходимы еженедельные планерки по скайпу. Назначила она их на пятницу – и пятница перестала быть моим дополнительным выходным. Планерки проходили в разное время – оно зависело от того, в каком часовом поясе находилась Пеленгас. Мы с Диной, Инной и секретарем Линочкой были обязаны оказываться на связи, а Линочка – еще и вести протокол собрания и утверждать его с начальницей. Зарплату мне теперь давали так же, как и всем, – изредка и по чуть-чуть. В ответ на напоминания о деньгах Пеленгас злилась и требовала переписывать пресс-релизы по много раз.

Я, конечно, искала другую работу. Знакомые то и дело устраивали мне собеседования, но я не устраивала потенциальных нанимателей. В интернет меня не брали из-за отсутствия опыта, а в журналы – из-за того, что опыта было слишком много. «Ой-ой, вы же главредом работали!» – покачала головой одна сотрудница отдела кадров так, будто уличила меня в чем-то неприличном. «Понятно, что к нам вы устраиваетесь на время, пока не найдете что-нибудь получше. У вас явный оверквалификейшн!» – доверительно сообщила она мне и возражений, конечно, не приняла.

Еще больше мне понравилось на другом собеседовании. Мрачная женщина, завернутая в пуховый платок, сказала:

– Вы у меня сегодня шестнадцатая. Я жутко есть хочу. Все равно нас скоро закроют, вам оно надо?

И больше ни одного вопроса не задала.

Главный редактор одного амбициозного портала для родителей написал мне длинное и очень теплое письмо с большими буквами. Заканчивалось оно такими словами: «Поймите, Антонина, я сам Вас читаю, а Ваш пост про Попугая считаю Гениальным. Но на Нашем сайте могут работать только Лучшие! С приветом, Олег».

Олег с приветом заставил меня поплакать, признаюсь. А сестру Ж. – отменить очередной театр с Борей. Они к тому времени уже посетили МХТ, «Мастерскую Фоменко», «Гоголь-центр» и две оперы в Большом. Вместо третьей оперы Жозефина слушала мои завывания: «У Олега на сайте работают лучшие, а я работаю на Пеленгас! И сегодня сочинила пять тысяч знаков про увеличение пениса. Мужчины столько о нем не сочиняют!»

Жозефина Геннадьевна шумно сопела – сочувствовала. А потом, как бы в продолжение темы, сказала: «А я не могу с Борей спать, и мне стыдно».

У меня даже слезы высохли:

– Почему не можешь? Мм… из-за Дарьи?

– Да нет, при чем тут Дарья, – отмахнулась Жозефина, под Дарьей подразумевая всех женщин мира. – Просто Боря очень хороший.

А, понятно. С хорошими сестра Ж. спать не может. Это у нас семейное.

– Мы после прошлой оперы поехали ко мне на Шаболовку. Ясно, в общем, зачем. И я была готова. Заранее испекла пирог с рыбой. Боря, конечно, по дороге из театра еще где-то устриц купил и шампанского, он с пустыми руками ходит разве что в душ. Ну вот, приехали. Шампанское выпили, устриц съели. Он ко мне наклоняется – и тут я понимаю, что сейчас нужно будет с ним целоваться. Губами. А я не могу! Никак и ни за что! Меня даже не секс испугал, а именно поцелуи. Очень это, знаешь ли, личное.

– Знаю, – подтвердила я. – И что в итоге?

– И ничего. Он все понял. Остаток вечера мы ели пирог с рыбой и говорили о детстве. А потом спали в обнимку, как друзья. Пирог отличный получился, мой фирменный.

– У тебя все пироги фирменные, – похвалила я сестру.

– Ну да, – грустно сказала Ж. – Я же химик по образованию. Понимаю, что и как смешивать. А с Борей вот химии не получилось…

– И все равно он снова повел тебя в оперу! – сказала я, страшно в тот момент обожая Борю.

– Да. Говорю же – он хороший. И нам с ним хорошо. Если не надо целоваться.

Тогда я рассказала Жозефине о Гоше и Антоне. До этого полтора месяца умудрялась не проболтаться, а тут все выложила.

– Н-да, – воодушевилась сестра Ж. – Ты у нас, значит, тоже женщина коварная. И что твой Антон теперь? И что Гоша? Боря мне ничего не говорит. Точнее, говорит, что Гоша в отъезде, без подробностей.

– Гоша в отъезде, да. В перманентном. Сначала уехал с дочкой куда-то, вероятно, на Кипр, потом один – в Воронеж, к своей маме. Сейчас он то ли в Лондоне, то ли в Нижнем Новгороде. И я все это от Кузи узнаю в основном. А за Таней Дора Иосифовна приходит.

– Не пишет тебе Гоша, – то ли спросила, то ли заявила Жозефина Геннадьевна.

– Пишет иногда. Очень мало и странно. «Нашел классный отзыв посетителя кофейни: “Отличный кофе. Как будто ты и не в Воронеже!”» Что это значит?

– Наверное, он и сам не решил, – пожала плечами Жозефина.

– Ну да. Я однажды позвала в гости. Он сказал: «Что-нибудь придумаем, когда буду в Москве». И с тех пор в Москве принципиально не бывает. Да я его уже и помню-то плохо. Пытаюсь представить лицо – и не могу.

Мы с Жозефиной помолчали – каждая о своем жителе дома на Мантулинской улице.

– А Антон? – спросила она наконец.

– Антон ко мне как раз приезжал, – призналась я, и тут Жозефина взглянула на меня с капелькой осуждения. – Пару раз. Три раза. Когда мама Кузю к себе забирала. Не смотри на меня так, мы его книгу обсуждали. В том числе.