Читать книгу "Сбитые с толку - Эндрю Штульман"

Тедди: КТО твой брат?

Двоюродный дедушка: Дэн. И твой дедушка Стив тоже мой брат. Мы все братья.

Тедди: [Широко раскрыв глаза] А как вы об этом узнали?!

Согласно определению Тедди, трое взрослых мужчин не могли быть братьями, потому что они не подходят по возрасту. Значит, они как-то разгадали тайную связь между ними, которая, по ощущению Тедди, объединяла их между собой так же, как его с собственными братьями (которые, вообще говоря, были двоюродными).

Конечно, термины, обозначающие родство, не всегда используются в биологическом смысле. Взрослые часто обозначают ими и социальные отношения: братья по оружию, студенческое братство, сестры милосердия, святой отец, Дед Мороз, дядя Сэм, чужой дядя. Но взрослые, в отличие от детей, прекрасно понимают, что это просто метафора.

Это хорошо показало одно из исследований[262]. Детей в возрасте от пяти до десяти лет просили представить себе «нестандартного» родственника, например дядю, которому всего два года, или сестру-близняшку, которая живет в другой семье. Им рассказывали о двух ситуациях: в одной были воплощены социальные, но не биологические черты родственной роли, а в другой — биологические, но не социальные. Вопрос заключался в том, могут ли эти люди быть родственниками. Например, ребенку говорили о гипотетическом дяде: «Этот мужчина по возрасту примерно как твой папа. Он любит тебя и твоих родителей, приходит в гости и дарит подарки, но не родственник твоим родителям. Он не брат твоей мамы или папы, ничего такого. Он может быть дядей? Теперь представь, что у твоей мамы много разных братьев: некоторые очень старые, а некоторые совсем молодые. Одному из них всего два годика. Он может быть твоим дядей?»

Маленькие дети категорически отрицают, что малыш может быть дядей, но соглашаются, что дядей может быть неродственный друг семьи. Вообще говоря, даже девятилетние дети более склонны считать дядей близкого друга семьи, чем маленького брата матери. Рассуждения, подталкивающие к такому выводу, явно небиологические:

Ученый: Может этот малыш быть дядей?

Ребенок: Нет… Он маленький, ему всего два года.

Ученый: А сколько лет должно быть дяде?

Ребенок: Примерно двадцать четыре, двадцать пять.

Ученый: А если ему два года, он может быть дядей?

Ребенок: Нет. Он может быть двоюродным братом.

Двоюродных родственников дети явно считают универсальной категорией. Если член семьи не вписывается в социальные критерии дяди или брата, значит, он двоюродный брат. Вообще, в этом убеждении есть доля истины. С биологической точки зрения все мы дальние родственники. Если углубиться в прошлое, наши генеалогические древа сходятся, и, если проследить достаточно поколений, всегда можно найти общего предка с совершенно чужим на вид человеком. Даже мы с тобой, дорогой читатель, родственники. Может быть, я и тридцатиколенный, да еще в другом поколении, но все равно родственник. Этот факт часто не замечают даже взрослые со зрелыми, биологически обоснованными теориями родства.

* * *

Третий контекст, в котором проявляется отсутствие у маленьких детей биологической теории наследственности, как будто сошел со страниц романа Герберта Уэллса «Остров доктора Моро»[263]. Это межвидовое преобразование. В книге ученый пытается превратить животных в людей, хирургически меняя их анатомию и физиологию: сбривает им шерсть, удаляет хвосты и когти, меняет форму морды и лап, обучает новым жестам и инстинктам.

Но все попытки в конце концов терпят поражение. Изменение внешних черт не способно изменить внутреннюю природу зверей — их сущность. Человек, приехавший на остров доктора Моро, наблюдает результаты его экспериментов и описывает их следующим образом: «Несмотря на свою человеческую внешность, лохмотья одежды и все их грубое человекоподобие, каждый из них имел на всем своем существе печать чего-то животного, проявлявшегося в движениях, в манере держаться, в каком-то смутном сходстве со свиньей, в безусловной печати звероподобия».

Своей антиутопией Уэллс хотел показать, что животная природа очень жесткая и стойкая. Это звучит правдоподобно для взрослого, но не для ребенка. Дети полагают, что свойства вида наследуются, но при этом их можно изменить. С их точки зрения, детеныш свиньи приобретет все характерные особенности свиньи. Даже если поросенка воспитывали коровы, этого недостаточно, чтобы его изменить (этот вопрос был рассмотрен выше). Но хирургия на такое способна.

Дети никогда не видели, чтобы кто-то хирургически превращал животных из одного вида в другой, но интуиция подсказывает им, что произойдет в таком случае. Мы знаем это из работ психолога Франка Кейла. Ученый просил детей в возрасте от пяти до десяти лет представить себе эксперимент в стиле доктора Моро. Вот пример: «Допустим, врачи взяли енота, сбрили с него шерсть, покрасили в черный цвет, а вдоль спины провели белую полоску. После этого они сделали операцию и встроили ему мешочек с вонючей жидкостью, как у скунса. Теперь это животное — скунс или енот?»[264]

Дети младше семи лет обычно считают, что животное стало скунсом. Некоторые убеждены в этом довольно твердо:

Ребенок: Из него сделали скунса.

Ученый: А почему ты думаешь, что это скунс?

Ребенок: Потому что он выглядит как скунс, пахнет как скунс, ведет себя как скунс и издает звуки скунса. [ОБ ЭТОМ РЕБЕНКУ НЕ ГОВОРИЛИ.]

Ученый: То есть он стал скунсом, хотя его мама и папа были енотами?

Ребенок: Да.

Ученый: А он может быть скунсом, если его дети — еноты?

Ребенок: Да, может.

Дети руководствовались теми же предположениями не только в случае енотов, напоминающих скунсов, но и в случае «превращения» зебр в лошадей, львов в тигров, коз в овец, мышей в белок и кур в индюшек. При достаточно сильном изменении черт дети признают, что видовая принадлежность животного тоже изменилась.

Не все вмешательства считаются равноценными. Хирургия и индуцированные внутренне изменения, например уколы и таблетки, с точки зрения ребенка, способны изменить вид, а переодевание — нет. Если спросить ребенка о еноте в костюме скунса, он не согласится, что енот превратился в скунса, даже если им показать картинку, на которой животное выглядит в точности как скунс. Дети не привязаны к одному лишь внешнему виду: предыстория имеет для них большее значение. Внешние изменения считаются имеющими отношение к видовой принадлежности, только если они отражают более глубокие внутренние изменения.