Читать книгу "Средневековье крупным планом - Олег Воскобойников"

Помимо Ближнего Востока, мусульманам отошла вся Северная Африка, поэтому ее в Средние века можно называть на арабский манер «Ифрикийя», как испанскую Андалусию правильно называть аль-Андалусом (это имя помнит о прошедших здесь вандалах). В начале VIII века они в кратчайшие сроки завоевали почти весь Пиренейский полуостров, воспользовавшись слабостью вестготских королей. Галлия оказалась под серьезной угрозой, но франкам удалось остановить завоевание. Однако в IX веке пала византийская Сицилия, на десятилетия пиратам удавалось закрепляться в отдельных гористых регионах Южной Италии и Прованса, на время взяли Сардинию и византийские города Бари и Таранто на каблуке итальянского сапога. С арабами пришлось иметь дело германскому императору Оттону II, и толку из этого не вышло. Арабское пиратство, кажется, не поддерживалось государствами, за исключением сицилийских Айюбидов, но масштабы его были достаточными для того, чтобы держать в страхе весь юг Европы, сделать невозможной международную торговлю, за исключением рынка христианских рабов, популярных у мусульман.

Реконкиста в Испании, развернувшаяся в середине XI века, совпала по времени с успехами в Италии. В союзе с папством норманнам удалось отбить Сицилию и основать там монархию северного типа, впитавшую в себя также опыт арабского администрирования. Периодически и с переменным успехом норманны пробовали силы и в Африке, на время закрепляясь в мусульманских городах. Во второй половине XI века западное рыцарство таким образом знакомилось с противником, словно готовясь к большому движению на Восток. В связи с Крестовыми походами мы уже говорили о том, что культурные контакты и торговля периодически возникали, но сказать, что они могли органично развиваться, никак нельзя. Между тем историки резонно пишут о том, что западная цивилизация в большом долгу у средневекового ислама, и об этом следует сказать несколько слов.

От греков на Западе знали, что Коран почитает Марию и Христа. Но знали, что распятие для него – иллюзия и что он четко разделяет народы Писания: иудеев, христиан и мусульман, последователей Пророка. В целом же первые хронисты Крестовых походов резонно жаловались, что о мусульманах неизвестно ровным счетом ничего. Неудивительно, что эпос, отразивший фольклор, приписывал исламу идолопоклонство, превращая врага попросту в язычника или изображая собственные комплексы и недуги, словно в кривом зеркале. В «Песни о Роланде» можно даже найти что-то вроде дьявольской «троицы» из Магомета, Тервагана и Аполлена. Однако уже около 1140 года у Петра Достопочтенного, могущественного аббата Клюни, возникла идея, что победить ислам можно не только мечом, но и проповедью, словом, любовью. Для этого он нашел в Испании нескольких переводчиков, которых уговорил взяться за перевод Корана и рассказов о жизни Мухаммеда. Этот корпус он планировал передать Бернарду Клервосскому, рассчитывая на то, что тот напишет что-то вроде суммы знаний о мусульманах, которые вдохновят проповедников, а не только крестоносцев. Проект удался лишь отчасти, потому что Бернарду оказалось не до того, а латинский Коран, действительно прекрасно, с умом и тактом, переведенный Робертом Кеттонским и Германом Каринтийским, получил довольно слабое распространение. Новый перевод был создан в Толедо по заказу архиепископа Родриго Хименеса де Рада в начале XIII века, во время подготовки к битве при Лас Навас де Толоса, и тоже с перспективой будущей проповеди. Но, опять же будучи замечательным памятником переводческой мысли и религиозной полемики, перевод Марка Толедского – не более чем эпизод. Масштабной проповеди не последовало.

Что это значит? Очень просто: ведшая религиозные войны христианская рать вовсе не была готова знакомиться с врагом. Проповедники, как мы видели, вынуждены были заняться искоренением ересей у себя дома. Считается, что проповедовать мусульманам ездил в Египет Франциск. Известно также, что Раймунд Луллий, эксцентричный мыслитель и проповедник, ради проповеди выучивший арабский, писавший на нем и умевший ценить арабскую культуру, действительно проповедовал мусульманам и, возможно, даже стяжал в весьма преклонном возрасте мученическую кончину в Беджайе в 1315 году. Конечно, Испания, прожившая столетия при арабах, слишком особенный случай, ее, пожалуй, не назовешь даже «контактной областью», настолько важен в ее исторической судьбе мусульманский элемент, будь то формы ирригации, нормы права, мосарабский и мудехарский стили в искусстве, музыка или стихосложение. Сицилия при норманнах, в XII веке, называлась страной трех языков – латинского, греческого и арабского. Все три использовались в управлении, все три можно было слышать на улицах Палермо и Катании. А к ним можно было прибавить и местный вольгаре, и северофранцузский говор норманнов, и еврейский язык тоже вполне преуспевавшей иудейской общины.

Евреи, говорившие на арабском, сослужили европейской культуре службу, о которой часто забывают. В XII веке на латынь начали переводить с арабского различные научные и философские тексты, как арабского происхождения, так и греческую классику, некогда переведенную на арабский. Особенно активно этот процесс пошел в Толедо, под покровительством просвещенных и любознательных архиепископов. В нем как раз активно участвовали ученые иудеи, переводившие с арабского на местный романсе, а христианские переводчики – с романсе на латынь. Так Запад познакомился с медициной, астрономией и астрологией арабов и древних греков. Пришел черед и Аристотеля: к середине XIII века весь корпус его сочинений был доступен в многочисленных списках. А поскольку он считался темным и непонятным, его снабдили масштабным комментарием, созданным последним великим аристотеликом ислама, андалусийцем ибн Рушдом. Если Аристотеля стали называть Философом, то ибн Рушда (в латинской транскрипции – Аверроэса) прозвали Комментатором. Поразительно при этом, что андалусиец греческого не знал и читал Аристотеля в расходившихся друг с другом переводах. Но именно в паре Аристотель с Аверроэсом изменили интеллектуальный климат Европы, впервые показав ей, что возможен поиск истины исключительно средствами философии. Такое новшество трудно переоценить. Даже если Церковь для начала, в 1277 году, осудила более двухсот различных философских и богословских тезисов как раз за «аверроизм», остановить обновление мысли уже было нельзя.

Но не будем и преувеличивать. Никому не пришло в голову так же точно и целенаправленно переводить шедевры арабской литературы. Спорадические влияния арабских мотивов, даже распространение арабески в орнаменте, прижились в качестве курьеза, но не сформировали стиля. Алгебра и астрономия арабов достались латинскому миру в довольно упрощенном виде, Аристотель, что называется, прижился, но Платону пришлось ждать еще два века. Гуманисты XIV–XVI веков в грош не ставили переводы предшественников эпохи схоластики, хотя греческо-арабской астрологией увлекались вполне всерьез. Более того, с самого начала переводы задумывались не как средство диалога, а как отвоевание общечеловеческих сокровищ, чуть ли не незаконным путем попавшие в руки неверных. Такая интеллектуальная воинственность в чем-то, наверное, сродни воинственности крестоносцев. Андалузский географ XII века аль-Зухри рисует пизанцев в первую очередь как опасных воинов и лишь потом – как торговцев. Война и торговля шли рука об руку в экспансии христианского Запада по всем направлениям. Этой экспансией объяснима и своеобразная прагматика культуры и власти. Да, от арабов Беджайи выросший там Леонардо Фибоначчи узнал, как пользоваться «арабскими» цифрами в реальной арифметике, сумел изложить это искусство на понятной латыни, заинтересовать этим жадного до новинок императора Фридриха II и, возможно, папу римского, но прослыл чудаковатым бездельником на родине – в Пизе. Наконец, даже скандально близкий мусульманам и любимый ими Фридрих II, способствовавший переводам и переписывавшийся с арабскими учеными, выгнал из Сицилии последние арабские общины.