Читать книгу "Тайны Смутного времени - Александр Бушков"

Когда в 1587 г. королем Жечи Посполитой стал Сигизмунд III, ревностный католик и покровитель иезуитов, в голове у Мнишека, надо полагать, наступило просветление, и он моментально стал верным католиком: в ударные сроки построил за свой счет два монастыря, а Львовской иезуитской коллегии подарил десять тысяч золотом…

Легко понять, что представлял собой этот субъект, тесть Константина Вишневецкого (Вишневецкий, правда, был православным, но Мнишека такие мелочи не останавливали — князь как-никак был еще и некоронованным королем «русской земли»…).

Вот этот тип, конечно же, жаждал в первую очередь злата и поместий. И ради этого, пожалуй, мог бы поверить и в то, что «названный Дмитрий» — тетушка германского императора… Насчет Мнишека нет никаких сомнений и двусмысленностей — его привлекали чисто меркантильные возможности, открывавшиеся перед тестем русского царя…

Что любопытно, в самом начале «воскресший Дмитрий» предназначался Вишневецкими и Мнишеком отнюдь не для московского трона, а для краковского! Мало кто об этом помнит, но из сохранившихся документов известно точно: магнаты первоначально лелеяли замысел свергнуть Сигизмунда и сделать королем Жечи Посполитой как раз Дмитрия, подходившего по всем статьям: сын Грозного, следовательно, Рюрикович, следовательно, в родстве с пресекшейся династией Ягеллонов. А настоящий он или нет — дело десятое. Вишневецкие верили, что настоящий Мнишек наверняка не верил никому и ничему, но все трое всерьез собирались короновать Дмитрия в Кракове.

Потом от этой идеи отступились — стало ясно, что не выйдет, слишком многие против. И взоры обратились в другую сторону, на Восток…

Опять-таки, вопреки расхожему мнению, и король Сигизмунд, и его сановники отнеслись к воскресшему сыну Грозного без всякого энтузиазма. Коронный гетман Ян Замойский (недруг иезуитов, кстати) выражался недвусмысленно: «Случается, что кость в игре падает и счастливо, но обыкновенно не советуют ставить на кон дорогие и важные предметы. Дело это такого свойства, что может нанести вред нашему государству и бесславие королю и всему народу нашему». Стоит уточнить, что эта позиция была результатом не каких-то высокоморальных убеждений, а конкретной и четко выраженной боязнью ответного удара со стороны Москвы. Ту же позицию занимали влиятельные государственные и военные деятели Станислав Жулкевский и Ян Ходкевич. Вообще в Польше, то есть так называемых коронных землях, отношение к новоявленному царевичу было самое прохладное. Король Сигизмунд, как можно судить, в подлинность царевича не верил, однако под нажимом родни Мнишека и благодаря авторитету Вишневецких вынужден был принять «Дмитрия», подарить парочку золотых безделушек и туманно пообещать содействие.

Зато литовско-русские магнаты, та самая троица, спешили к своей цели на всех парусах. Для Дмитрия уже набирали войско — главным образом казаков и беглецов из России.

Тем временем подключился и Ватикан. Как можно судить из резолюции Папы Римского на письме-донесении нунция Рангони, папа тоже не верил, что Дмитрий — настоящий. Иначе не написал бы: «Это вроде воскресшего короля португальского» (имелся в виду Лжесебастиан, чье самозванство было ясно с самого начала). Дмитрий, встретившись с папскими посланцами, по своему обыкновению на обещания не скупился, заявив, что, взойдя на русский престол, моментально присоединит Русскую церковь к Римской. При таких ставках можно было и деликатно забыть, что Дмитрий — вроде «короля португальского»…

Если не считать контактов с иезуитами, окружение Дмитрия, помогавшее ему создать «армию вторжения», ни в коей степени не было католическим. Константин и Адам Вишневецкие — православные (первым из Вишневецких, как мы уже говорили, в католичество перешел Иеремия десятки лет спустя), как и другой сподвижник Лжедмитрия, тоже, не исключено, служивший идее — литовский пан Роман Рожинский. Подавляющее большинство тех, кто встал под знамя Дмитрия, тоже были православными — казаки, литовские и западнорусские люди. Два секретаря Лжедмитрия, братья Ян и Станислав Бучинские, были хотя и чистокровными «ляхами», то есть «коронными» поляками, но — не католиками, а протестантами…

Король Сигизмунд никакой поддержки этому воинству не оказывал. Ну а запретить ничего и никому не мог, какие бы нехорошие предчувствия его ни терзали…

Заичкин и Почкаев, авторы вышедшего лет пять назад восьмисотстраничного «популярного очерка» под названием «Русская история» славны не только тем, что в качестве доказательств своих построений шпарили страницами вместо летописей и других источников отрывки из романов В. Яна и В. Чивилихина. Касательно Лжедмитрия они ухитрились написать следующее: король-де Сигизмунд «ПОВЕЛЕЛ Вишневецким, Мнишеку и другим дворянам составить рать из вольницы и выступить против Бориса».

У любого, кто достаточно хорошо знаком с обстановкой в Польше того времени, подобные утверждения могут вызвать лишь здоровый хохот…

В отличие от других европейских самодержцев польский король попросту не мог «повелевать», поскольку самодержцем не был вовсе, а был не более чем своеобразной парадной фигурой, содержавшейся для чистой декорации. Шляхта, начиная от магнатов и кончая однодворцами, имела одну-единственную серьезную заботу — следить, чтобы очередной король, чрезмерно о себе возомнив, не вздумал «повелевать». В случае, если венценосец делал такие попытки, его усмиряли быстро и надежно, поскольку в стране не существовало механизма, способного обеспечить выполнение королевской воли…

Тогдашних польских королей нельзя даже сравнивать с нынешней английской королевой — английская королева, о чем как-то не вспоминают, имеет право, к примеру, одним росчерком пера распустить парламент (и случалось, что тонкими намеками на такую возможность были парализованы иные парламентские инициативы). Польский король не мог и этого, а бдительнее всего следили за тем, чтобы венценосцу не попало в руки войско…

Кстати, несколько слов о войске. Его в Жечи Посполитой тогда практически не существовало, если не считать так называемого квартового. Оно было регулярным и содержалось на четвертую часть доходов с королевских имений, «кварту», но, во-первых, состояло лишь из пехоты, а во-вторых, не превышало четырех тысяч. Магнаты вроде Вишневецких, Радзивиллов или Потоцких могли посадить на коней в три-четыре раза больше обученных головорезов…

С. Иванов. «В Смутное время»

Полки «иноземного строя» появятся только в 30-х годах XVII века. Пока что в случае особой опасности для государства собиралось «посполитое рушение» — ополчение, состоявшее из шляхты, но о его боевых качествах говорить не приходится. В 1454 г., во время войны с крестоносцами, «рушение» заявило, что не сдвинется с места, не говоря уж о том, чтобы идти в бой, пока не получит добавочных привилегий. Король Казимир Ягеллончик был вынужден согласиться, и шляхетское ополчение нехотя тронулось-таки в поход, однако было вдребезги разбито крестоносцами под Хойницами. В 1537 г., в правление Сигизмунда Старого, история повторилась — «посполитое рушение», собранное для того, чтобы идти в поход на Молдавию, вместо похода принялось осыпать короля упреками касаемо его внутренней политики. И, не договорившись, попросту разбежалось по домам. В польской истории этот случай известен под насмешливым названием «петушиной войны», поскольку скандальная шляхта, переругиваясь с королем не один день, тем временем слопала всю домашнюю птицу на мили в округе…