Читать книгу "Конец игры. Биография Роберта Фишера - Фрэнк Брейди"

В начале 1949 года Регина Фишер — вместе с Джоан и Бобби — переехала в Манхеттен на восток 13-й улицы, где она сняла самую дешевую квартиру, которую только сумела найти, выходившую на заднюю дверь кухни знаменитого ресторана «У Люхова», где иногда обедали сильные шахматисты. Ржавая пожарная лестница загораживала вход в квартирку, в ней была только одна небольшая спальня, но зато арендная плата составляла всего 45 долларов в месяц.

Ниже по той же улице располагался магазинчик того типа, которые в Нью-Йорк-сити называют «candy store» — кондитерская. В нем продавали газеты, журналы, игрушки, игры, мороженое, булочки и, разумеется, сладости. В марте 1949 года, в дождливый шестой день рождения Бобби, его сестра Джоан, искавшая какую бы еще игру купить для непоседливого брата, купила в этой «кондитерской» набор пластмассовых шахматных фигур за 1 доллар. Полые фигурки имели высоту не более дюйма, а к набору прилагалась складная картонная шахматная доска с красными и белыми клетками. Ни Джоан, ни Бобби до этого никогда не видели шахмат, но на внутренней стороне крышки коробки были напечатаны правила, которыми они и воспользовались, причем Джоан, выступая в качестве инструктора, сама их впервые прочитала. После предисловия, в котором рассказывалось, как называется каждая из фигур, следовали описания сложных правил, согласно которым эти фигуры перемещались по доске: «Ферзь двигается в любом направлении на любое расстояние, конь ходит буквой L и может перепрыгивать через другие фигуры и пешки», — и т. д. Добавлено было еще несколько самых простых указаний, — что белые начинают игру, и цель ее — заматовать, но не забрать, короля.

«Никто из наших знакомых не играл в шахматы, и мы не видели никого, кто бы в них играл», — позднее напишет Фишер. Нельзя сказать с уверенностью, действительно ли Фишер выиграл первую партию своей жизни, но вполне вероятно, что так оно и было, если вспомнить его увлеченность решением головоломок и тот факт, что первым соперником для него стала сестра, не испытывавшая влечения к шахматам. «Поначалу это была просто еще одна игра, — вспоминал Фишер, — только чуть более сложная». Джоан, занятая подготовкой домашних заданий — она была прилежной ученицей — быстро потеряла к шахматам интерес, да у нее и не оставалось на них времени. И Бобби обучил ходам мать. Позднее он вспоминал: «Она была слишком занята, чтобы играть всерьез. Например, она могла чистить картошку и штопать одежду, играя со мной, что, конечно, меня сильно раздражало. Обыграв ее, я переворачивал доску и уже другими фигурами обыгрывал ее еще раз. Это нам обоим надоело, и я стал искать кого-нибудь, с кем можно было бы играть всё время».

Тот факт, что шестилетний Бобби обыгрывал 36-летнюю Регину и 11-летнюю Джоан, как бы «блестяще» они ни играли, дает нам представление о той скорости, с какой росло его понимание шахмат, и самого себя. Победы придавали мальчику уверенность в своих силах и повышали самооценку. Проблема заключалась в том, что ни мать, ни сестра никогда по-настоящему не хотели с ним играть. «У моей матери шахматный анти-талант, — сообщил Бобби одному интервьюеру. — Она безнадежна».

Поскольку достойного партнера — да, и вообще, любого — не находилось, Бобби сделал своим главным противником себя. Расставив фигуры на маленькой доске, он играл партию за партией, сначала делая ход за белых, затем, повернув доску, за черных, при этом фигурки часто падали на пол. Он подбирал их, быстро ставил на место и делал ход. Перехитрить самого себя не так просто. Черные, например, знают, что задумали белые, и наоборот, когда за черных играл Фишер, белые знали их планы. Смысл такой игре Бобби мог придать только, если он изучал позицию заново на каждом ходу, словно играя против реального соперника. Он «забывал» о задуманном только что плане, стараясь обнаружить ловушку или найти слабое место в лагере «противника», чтобы сделать правильный ход. Некоторым такая игра может показаться упрощенной, одуряющей и даже шизофреничной. Но она давала Бобби ощущение доски, ходов, роли фигур и всей «хореографии» шахматного действа. «В конечном счете, я ставил мат парню напротив», — усмехался он годы спустя, рассказывая об этих баталиях.

Осенью 1950 года Регина вывезла семью из Манхеттена и перевезла ее через мост в Бруклин, где она сняла недорогую квартиру недалеко от пересечения улиц Юнион и Франклин. Но жилье предполагалось временным: Регина хотела жить ближе к более респектабельным районам. Не получив медицинской степени в России из-за войны, она была полна решимости стать дипломированной медсестрой. Как только ее внесли в списки Школы медсестер на Проспект-Хайтс, странствующая семья Фишеров, граждане из ниоткуда, снова снялась с места — десятый переезд за шесть лет, — чтобы перебраться в двухкомнатную квартиру (52 доллара в месяц) по адресу 560, Линкольн-плейс в Бруклине. Никогда не робеющая, когда дело касалось нужной ей и детям помощи, Регина рекрутировала соседей в помощь по перевозке скудных пожитков — ящик за ящиком через Истерн Паркуэй в новое и, как она надеялась, более постоянное, чем прежние, жилище. Хотя новая квартира находилась на четвертом этаже, куда приходилось подниматься пешком по лестнице, близость к школе медсестер позволяла Регине не упускать детей из вида во время учебы. У Бобби и Джоан были свои комнаты, а Регина спала в гостиной на том, что называлось дневной постелью. Соседи здесь тоже были поприятнее. Район Флэтбуш населяли принадлежавшие среднему классу евреи, его начали заселять и другие национальные меньшинства, а совсем недалеко — пешком дойти — располагались Проспект-парк и Ботанические сады, а также одна из лучших городских библиотек на Гранд-Арми-Плаза.

Бобби, которому исполнилось семь лет, ненавидел новое место. Когда дождь или холод не давали выйти на улицу, он не мог найти место для игры в здании, но даже и в хорошую погоду Регина неохотно позволяла сыну играть на улице без присмотра. Иногда Бобби в компании с мальчиком, жившем в этом же доме, начинал носиться вверх-вниз по лестничным пролетам и площадкам, играя в салки, но это надоело домовладельцу настолько, что был наложен запрет — и управляющий персонал оформил его в письменной форме — на любой вид шумной активности. Бобби нравилось забираться на свою кровать, а затем спрыгивать с нее, чтобы посмотреть, насколько далеко он может улететь. Он улетал всё дальше и дальше, делая отметки своих рекордов. Жители снизу пожаловались на стуки у себя над головой, и прыжки кровать-пол также были объявлены вне закона. Когда Бобби подрос, то начал делать ритмическую гимнастику, но и это ему запретили. Годы спустя Бобби так рассказывал об этом: «Если меня спросить, кому я обязан своим интересом к шахматам, могу ответить — домохозяину».

Бобби с трудом переносил необходимость подчиняться — всякий раз, когда мать была на учебе или работе — заботам Джоан, которая была старше его на пять лет. Регина постоянно была в действии, работая стенографисткой в дни, свободные от учебы. Когда не было работы, она получила пособие для безработных — 22 доллара в неделю. Она также активно участвовала в политической жизни, но всегда заботилась о том, чтобы у малыша Бобби была еда и чтобы кто-нибудь — Джоан, соседи, друзья — присматривал за ним в ее отсутствие.

Регина понимала, что ее сын интеллектуально одарен, но поначалу не считала его «вундеркиндом». Да, он соображал иногда даже быстрее, чем она; мгновенно распознавал шаблоны и видел аналогии, что помогало ему сразу делать верные умозаключения. Если он видел, что банк закрыт из-за выходного дня на одной улице, то и банк на другой улице тоже, по его мысли, будет закрыт.