Читать книгу "Гвоздь программы (сборник) - Светлана Алешина"

Можно было сосредоточиться на Вийоне. Моя светлая любовь к этому поэту превосходила рамки разумного. В юности я даже написала стихотворение, выражающее всю глубину моего нежного чувства. Не помню уже его, но конец почему-то сохранился в моей памяти: «Коль ты в аду, дойду до ада – там поцелую наконец».

Засунув беднягу в ад, я, конечно, испытала легкие угрызения совести – с чего бы ему там оказаться? В конце концов, если ему и были свойственны пороки, то все это с лихвой окупалось его мастерством слагать стихи. Так что скорее всего мой возлюбленный поэт прекрасно распевал свои стихи пред лицом Божиим.

По радио музыка сменилась истерическими завываниями восторженной девицы, которая сквозь радостные всхлипы поведала, что завтра в Тарасов, наконец-то, приедет великий Тарантул, и по этому поводу состоится прямой эфир с ним, таким замечательным, таким грандиозным, таким неповторимым. Я усмехнулась. Этого козла я ненавидела. Уж лучше всю жизнь слушать Натали, она хотя бы безвредна. Тарантула, или Александра Кретова, я слушать не могла. Эти его глупые вопли про «Люцифера – нашего князя» наводили меня на грустные размышления, что с возрастом некоторые люди не умнеют, а впадают в маразм. Тарантул, по моему подозрению, пребывал в нем постоянно, так, что стал опасен для окружающих.

Восторженная девица не преминула порадовать мой слух бездарным творением Тарантула, в котором он пригрозил скорой смертью всем евреям. Почему он решил с ними расправиться, для меня осталось загадкой. Впрочем, на месте психотерапевтов я бы уже давно сделала его подопытным кроликом для испытания новых психотропных средств. Что-то у парня все-таки с головой не в порядке.

Потом, когда он наконец утихомирился, девица еще раз проворковала, что завтрашний день станет самым великим в жизни нашего города, и заткнулась.

Слава богу, пробурчала я про себя. И вспомнила, что надо бы позвонить Пенсу. Узнать, как у него сегодня настроение. Мои логические рассуждения ни к чему не привели – наверное, я еще недостаточно в этом преуспела. Что за темные силы гнетут моего бедного друга?

Набрав его номер, я долго слушала длинные гудки. Пенса дома не было. Меня это немного удивило. Обычно Пенс приходил домой поздно, спать ложился ближе к утру, и дрых часов до двенадцати. Значит, сейчас он должен быть дома.

Подождав еще, я повесила трубку, и весьма кстати. Потому что дверь хлопнула, и на пороге показался Лариков, изумленно и немного недовольно вытаращившийся на прибранную комнату.

– Что это? – спросил он, облизнув пересохшие губы.

Я почла это за выражение безграничного восторга и скромно улыбнулась.

– Я навела порядок, вы не против?

– Н-нет…

Он присел в кресло и опять окинул комнату печальным взглядом.

– А бумаги? – наконец спросил он. – Вы их выкинули?

Наверное, он принимает меня за идиотку, вздохнула я.

Встав с кресла, я открыла шкаф и показала ему на аккуратно сложенные в папочки драгоценные листочки.

– Вот. Здесь все по номерам.

Он бросился их просматривать так, что мне стоило обидеться. Но я решила сдержаться. Пока.

Наконец он обернулся, и в его глазах сверкнула радость.

– Сашенька, да вы сокровище! – вскричал он.

Слава богу, что ты это признал, подумала я. Потому что мне очень понравилось это место. И я хотела бы остаться здесь надолго.

* * *

Вера поставила свечу, перекрестилась и уже собралась выйти из церкви, как услышала:

– Вера!

Обернувшись, она встретилась глазами с отцом Георгием.

– Подожди, – попросил он ее.

Вера вернулась к нему.

– Когда ты придешь на исповедь? – тихо спросил он.

Вера опустила глаза и промолчала.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал отец Георгий. – Предоставь мщение Господу, Вера. Не наше это с тобой право и дело…

Она кивнула.

– Я знаю, батюшка. Не бойтесь за меня.

– Приди завтра на исповедь, хорошо? – попросил он, продолжая смотреть на нее обеспокоенно.

– Я… Пока я не могу, батюшка, – почти прошептала Вера.

Он коснулся ее головы и сказал:

– Благословляю тебя, но не на то, о чем ты мечтаешь каждый день и каждую ночь. Вспомни, Вера, разве в мести находим мы утешение? Грех порождает грех, зло порождает зло… Знаю, что иногда тебе больно дышать, когда ты вспоминаешь про это. Но – девочка моя, укрепись и потерпи во имя Господа. Прочти псалмы – разве нет там ответа?

Она опять машинально кивнула, зная, что он прав. Но в груди ее сжалось сердце. И оно молило об отмщении.

Только так я смогу уничтожить память о Тарантуле, подумала Вера, пристально глядя туда, где среди других заупокойных свечей стояла ее свеча.

За упокой души ее убиенного жениха, с которым они должны были обвенчаться несколько лет назад…

Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от головной боли. Последнее время головная боль была такой же непременной спутницей, как и душевная.

А тот, кто тогда стоял, усмехаясь, рассматривая ее, Веру, поверженную, в растерзанной одежде, тот, кто спокойно наслаждался, наслаждается и сейчас.

– «Нет! – донесся до Вериного слуха голос из прошлого. – Не смей ее трогать! Не смей! Не смей!»

– «А что ты мне сделаешь? Ну? Оч-чень интересно…»

Вера снова видела это лицо – уже начинающее полнеть, в жирных складочках прятались маленькие глаза, – а рабы выполняли приказ… Нет, Вера на рабов не злилась. Они и злобы не заслуживали… Они просто участвовали. Как в демонстрации с красными флажками и шариками. Точно так же…

Главный в той компании, которая насиловала ее, вот кто волновал Веру.

А он был жив и здоров, доволен жизнью и – черт его подери – знаменит и богат.

«Прости, Господи, но у меня никак не получается с этим смириться», – прошептала Вера.

* * *

Пенс шел, почти не различая дороги. В глазах его было темно. То, что он сейчас узнал, заставило его сердце бешено колотиться.

Поднявшись по ступенькам, он вошел в подъезд, поднялся на пролет и в недоумении остановился.

Прямо на него из полумрака смотрели две физиономии.

В висок ткнулся ствол револьвера, сразу ударил в нос запах пороха.

– Ну, Пенс? Что там у нас нового с Толстым?

Пенс зажмурился, чтобы не видеть этого парня.

– Оставьте меня в покое, – сказал он, надеясь, что голос у него будет звучать нормально, но горло сдавила холодная рука страха, и поэтому голос получился хриплым.

– Оставим, если подпишешь вот эту бумажку. Что берешь все на себя. И не вздумай орать, я выстрелю. Ты понял, Пенс?