Читать книгу "Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран"

И вот Разин уверяет нас в том, что захват Ливонии стал следствием ордынского ига над Русью. Больше того, вооруженной агрессии России против Ордена времен царствования Грозного он пытается приписать прогрессивный характер.

В чем еще не прав маститый ученый, так это в том, что он излишне много значения придает факту слабости Ордена как вооруженного противника. Отсюда, наряду с традиционными ссылками на необходимость выхода к морю, он называет беззащитность Ливонии как еще одну причину того, почему бы ее не захватить. Ну, как тут не поддаться такому искушению? Так же посчитал и Иван Грозный, но Ливония оказалась не по зубам Москве. И если для русского царя это стало в свое время откровенной неожиданностью, то творившему через 400 лет Разину было уже об этом известно.

Вообще позиция советского историка восхищает своим поклонением перед открытой агрессией и непритязательностью в выборе средств для ее оправдания. По его мнению, нужно устранить препятствия, мешавшие экономическим и культурным связям с Западной Европой, и все тут. Причем устранить их можно любыми путями. И совершенно не важно, что эти препятствия созданы ходом исторического процесса. Балтийское море — кратчайший для Руси путь в Европу, и это верно подмечено историком, но на этом самом пути лежит преграда. «Прибалтика находилась в руках Ливонского ордена», — повествует он нам. И далее об этой преграде говорится как о какой-то аномалии и совершенно не принимается во внимание тот факт, что Ливонский орден — это самостоятельное и суверенное государственное образование. Да, оно создано путем покорения прибалтийских народов, ну а чем теперь возвышеннее претензии нового завоевателя? Только тем, что ему нужно море, которого он лишен самой природой?

И не случайно из всех сведений о Ливонской войне, которым, как мы сказали, свойственна крайняя скупость, наибольшей подробностью отличается изложение причин войны, когда авторы изощряются в попытках оправдания московской военной авантюры. Чего только стоит упоминание о стремлении к налаживанию, наряду с экономическими и политическими, и культурных связей с Европой. Оказывается, война с европейским народом нужна для установления культурных связей с европейскими же народами.

Излишне говорить о том, что любая оправдательная трактовка причин Ливонской войны отдает неприкрытым цинизмом. Вот еще одна выдержка из изданий недавних лет. В монографии «Русская история» ее авторы И.А. Заичкин и И.Н. Почкаев пишут:

«Некоторые историки считали Ливонскую войну политической ошибкой Ивана IV. Н.И. Костомаров, например, усматривал в ней излишнее стремление Ивана Грозного к завоеваниям. Между тем для России она была поставлена в повестку дня самой историей — выхода к Балтийскому морю требовали ее экономические и военные интересы, а также необходимость культурного обмена (курсив мой — А. Ш.) с более развитыми странами Запада…

Прибрежная полоса Балтийского моря некогда принадлежала Новгороду и Пскову. Потом эти прибалтийские земли захватили рыцари Ливонского ордена и Швеция».

Здесь все то же самое, на что мы указывали выше, разбирая подобные утверждения других творцов от истории. Тут и война, необходимая для налаживания культурного обмена, и прибрежная полоса Балтийского моря, якобы когда-то принадлежавшая Новгородской Руси, но отнятая у нее Ливонским орденом, хотя известно, что Ливонский орден образовался уже после того, как рыцари завладели Прибалтикой, равно как и то, что за всю историю Новгородской Руси рыцарство не отняло у нее ни одной пяди земли и т. п. Правда, нет ссылки на татарское иго как на причину отторжения Ливонии от Руси. Здесь авторы последней цитаты не стали копировать Разина. Видимо, явная несуразица в датах, когда Прибалтика оказалась в основном завоеванной в конце XII и окончательно в первые годы XIII века, а иго на Руси установилось только через 40 лет после этого, остановило историков от следования их ученому предтече. Но во всем остальном аналогия полная, и наши отечественные умы не смущаются повторять, что выхода к Балтике требовали «экономические и военные интересы» России. Не лишена в данной цитате интереса и ссылка на Костомарова, выдающегося историка XIX века. Она звучит как укор ученому за его обвинения Грозного в излишнем увлечении к завоеваниям. Хочется спросить авторов цитаты: а что, разве такие обвинения не обоснованы, и Грозный царь не страдал такими увлечениями?

Но все же основной акцент в объяснениях справедливого начала Ливонской войны лежит, похоже, в оглашенном Разиным и подхваченном его последователями стремлении к воссоединению. Такая трактовка истории, отвечай она в действительности всем реалиям, была бы способна перевести Ливонскую войну со стороны России в разряд справедливых. Но отвечает ли такая концепция исторической истине?

Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно будет бросить хотя бы беглый взгляд в прошлое, и тогда увидим, что Россия исторически не была морской державой.

Это уже спустя много времени после того, как русское государство сумело «ногою твердой стать при море», наши историки предприняли немало жалких попыток обосновать справедливый характер войн России за выход к морям ее стремлением возвратить некогда утерянные земли Балтийского и Черноморского побережий. И надо сказать, что такие попытки возымели успех, и у многих наших соотечественников сложилось впечатление, что когда-то Россия владела морскими берегами, но лишилась их в результате агрессивной политики соседей.

Такая концепция с исторической точки зрения далека от корректной.

Ни этническое расселение восточнославянских племен, ни государственные границы древнерусских княжеств никогда и нигде не доходили до морских побережий. Другое дело, что они были отделены от них слабыми в государственном отношении племенами — чудью и емью (финнами) на севере, в Прибалтике, и кочевыми тюрко-язычными народами (печенегами, а позже половцами) на юге, в Причерноморье, что позволяло древнерусскому человеку довольно легко прорываться по рекам в Балтийское и Черное моря. К Балтике водный путь пролегал по Волхову, а далее по Ладоге и Неве или по Западной Двине, а в Черное море по Днепру, Южному Бугу или Днестру. Такое сообщение обеспечивало Руси какой ни есть контакт с Западом, но до поры до времени его было достаточно. Но при этом Русь никогда ни на каком из морей не имела своих гаваней, ибо не владела ни одним клочком своей земли ни на одном из побережий. А потому любое мореплавание для нее начиналось по рекам из континентальных глубин, и только слабость соседей, отделявших ее от моря, давала возможность ей водным путем сноситься с внешним миром.

Но вот слабые северные соседи — чудь и емь подверглись экспансии ливонских рыцарей и шведов, а на юге степное пространство, отделяющее русские земли от Черного и Азовского морей, попало под юрисдикцию Турции и вассально от нее зависящего Крымского ханства. Водное сношение России с заграницей стало затруднительным, а во многих случаях невозможным. Но надо помнить, что под юрисдикцию сильных соседей, закрывших Руси водный путь на запад, попали не русские земли, как это часто трактуется с целью объяснения отрезанности Руси от моря и оправдания ее попыток отнять эти земли. Это были действительно завоеванные оружием земли, но не Руси, а ее соседей, с которыми ранее, до их завоевания, русским людям удавалось ладить и, хоть порой и не без вспышек враждебности, в целом жить относительно мирно.