Читать книгу "Повседневная жизнь англичан в эпоху Шекспира - Элизабет Бартон"

Павел IV, занимавший папский престол, когда Елизавета взошла на трон, рассматривал Англию как вассальное государство и, когда права королевы были поставлены под сомнение, потребовал, чтобы она предъявила ему свои притязания на корону. Едва ли можно было найти лучший способ, чтобы навсегда отвратить Англию от лона Рима. Пий IV смотрел на вещи более реально и понимал, что Англия и Германия потеряны для папства, а Франция находится на грани гражданской войны. В этой ситуации он делал то, что и должен был: поддерживал Испанию.

Однако Пий V издал знаменитую буллу от 1570 года, в которой отлучил Елизавету от церкви и объявил узурпатором.

Это поставило английских католиков в безвыходное положение — верность своей королеве означала предательство собственной веры и наоборот. Таким образом, их запросто могли обвинить в измене. Папская булла, что не удивительно, дала пуританам в руки кнут, ведь когда сталкиваются столь явные противоположности, конфликт неизбежен. Григорий XIII не улучшил положения, строя козни против Елизаветы и подстрекая Испанию к нападению на Англию через Ирландию. И хотя Климент VIII, великий миротворец, надеялся — используя Якова I — вновь вернуть Англию под свою опеку после смерти Елизаветы (он пережил ее на два года), он, тем не менее, опоздал на полвека.

Не стоит забывать, что и кальвинисты были настроены против англиканского компромисса и полагали, что новый молитвенник был «выброшен и подобран в куче папистского дерьма». (Большинство выражений, которые они употребляли в этой связи, слишком оскорбительны, чтобы их можно было здесь повторить.) Они отрицали возможность спасения через веру или благодать и верили, что Бог предопределил всем человеческим существам или вечное спасение, или вечные муки. Кальвинисты считали себя хранителями истины и, убежденные в собственной «избранности», пытались уговорить или заставить других встать на их путь. Так что католиков обвиняли в измене, а кальвинистов — в ереси. И те и другие подверглись гонениям. Но именно отсюда берет свое начало сегодняшнее разделение английских христиан на три главных течения: англиканство, нонконформизм и католицизм.

* * *

Впервые за всю свою историю Англия встала на ноги — она находилась пока в безопасности под защитой флота, обладала стабильной валютой и была свободна от страха перед иноземным завоеванием. И именно тогда впервые достаточно ясно проявилось то своеобразное явление, которое можно было назвать только «английскостью». «Английскость» в ее самом широком и наиболее общем смысле складывалась из ревностного патриотизма, крайнего индивидуализма и благородной, а порой и надменной сдержанности. Эти качества, от которых современная Англия болезненно пытается избавиться, взрастили ее величие, стали ее изюминкой и добавили яркости, но при этом, что естественно, не добавили популярности за рубежом. Правители других государств не доверяли, завидовали, боялись и ненавидели Елизавету. Однако англичане, совершенно свободные от зависти, были польщены внушаемым ими страхом, нисколько не боялись чужой ненависти и страстно ненавидели в ответ, а также считали иностранцев еще менее заслуживающими доверия, чем те их.

По словам Пауля Хенцнера[12], посетившего в те дни Англию, англичане были «хорошими моряками и еще лучшими пиратами, коварными, вероломными и вороватыми. Они хорошие бойцы, искусно справляются с противником, не выносят рабства, чрезвычайно любят громкие звуки, ружейную канонаду, барабанный бой и колокольный звон... Если им встречается хорошо сложенный или привлекательный иностранец, они говорят: "Жаль, что он не англичанин"». Эта довольно неприятная характеристика англичан того времени показывает, что они были слишком деятельны и активны, чтобы забивать себе голову тем, что о них думают другие.

А еще они были крайне занятыми людьми. Благодаря своей энергии и энтузиазму им удалось стать — и это было совершеннейшей правдой — первоклассными моряками, пиратами, флибустьерами и авантюристами. Им удалось заложить основы современной капиталистической экономики. В то время на торговлю не смотрели свысока, как в XVIII веке, тогда ее считали опасным и увлекательным приключением, стоящим и даже романтичным. Можно сказать, что торговля была своего рода триединой богиней войны, путешествий и богатства.

Никогда прежде английские корабли не бывали в водах Каспия, а ее представители — при дворах персидского шаха и турецкого султана. Английские консулы и доверенные лица появились в Триполи, Алеппо, Вавилоне, Басре и Гоа. Корабли англичан — среди которых было несколько быстроходных судов, совсем недавно сконструированных Хоукинсом[13], — становились на якорь в устье Ла-Платы и пересекали труднопреодолимые воды Магелланова пролива, чтобы обследовать берега Чили, Перу и «все закоулки Новой Испании», вызывая гнев и удивление испанцев. Поначалу те просто не могли понять, как английские корабли смогли оказаться у берегов Южной Америки.

Но для англичан мир был, в конце концов, просто круглым. А значит, его можно было обогнуть. Запад и Восток соединялись не только в воображении, но и на деле, а значит, их нужно было исследовать и использовать: как Россию, так и обе Америки, Китай и Левант, а также холодные берега Ньюфаундленда. Риск был огромным, но это того стоило.

В 1553 году Ричард Ченселлор, пытаясь найти северовосточный проход, по ошибке вместо Индии открыл англичанам Россию и был хорошо принят Иваном, в то время еще совсем не «грозным». Так появилась «Московская компания», по примеру которой создавались другие великие торговые компании. Как ни странно, в начале отношения с Россией складывались настолько хорошо, что Иван IV даже захотел жениться на Елизавете. Но та отвергла это любезное предложение — что было так же мудро, как и остальные ее решения, поскольку все семь жен Ивана IV умерли при загадочных обстоятельствах. Отношения между двумя странами оставались достаточно дружественными, несмотря на то, что Иван, раздраженный отказом, написал королеве письмо, в котором осуждал ее незамужнее состояние.

Отношения Англии и Испании складывались менее удачно. Англичане нападали на испанские корабли и грабили их в открытом море, как правило, Карибском, или к югу от экватора, хотя Филипп II был на стороне Елизаветы во время ее вступления на трон и продолжал поддерживать ее в течение многих лет. Однако на испанских кораблях было чем поживиться. В 1585 году торговец из Ульма отправил домой сенсационное сообщение о том, что только что были получены новости об испанском корабле, захваченном Дрейком[14]: награбленное добро составило два миллиона нечеканного золота и серебра в слитках, пятьдесят тысяч крон в реалах, семь тысяч шкур, четыре ящика с жемчугом — по два бушеля[15] каждый — и несколько мешков с кошенилью. Вся добыча оценивалась в 25 баррелей золота, и утверждалось, что это была дань, выплаченная Перу за полтора года. Отчет был преувеличен, но ненамного. Елизавета не грабила своих людей, и ее подданные по праву гордились самыми низкими в мире налогами. Она считала более выгодным позволять им грабить врагов, что в итоге оказалось верным, поскольку полученная от захваченного добра доля пополняла ее скудный доход.