Читать книгу "Дядьки - Валерий Айрапетян"

— Неисправимый дебил! — констатировал врач и, пожимая плечами, покидал палату.

Выйдя же из палаты в пятый раз, лихорадочно оформил выписку, обозначив в эпикризе состояние моего дяди одним словом: «Здоров!»

Кое-как отслужив бесконечные два года, Наиль вернулся домой — ко всеобщему ликованию женщин и крайнему недовольству своего отца. Отгуляв дембель, всласть наспавшись и наевшись, дядя затосковал. Как привидение, тихо и безучастно он шастал по дому, от стены к стене, из угла в угол.

Побитый и надломленный, вспыльчивый и опустошенный, Налик впервые в жизни серьезно задумался о предназначении человека в этом мире. Логический строй мыслей, сохраненный со времен чтения книг, привел его к однозначному выводу: семья. Семья! Это понимание настигло его внезапно, как напоминающий о карточном долге удар кирпичом.

Что ж, надо жениться так надо…

Потирая от нетерпения руки, суетливая баба Люся принялась за сводничество. Какие только кандидатуры не были представлены вниманию Налика: угловатые пианистки, сбитые домохозяюшки, холодные девственницы, прыткие студентки, дочери завскладов, истинные армяночки, глядящие исключительно долу, строптивые амазонки, подавленные психотички, баптистки и атеистки, деревенские и городские, но никто из них не привлек внимания Налика, и, подобно Сципиону Африканскому, дядя остался тверд и неприступен.

Так проходили час за часом и день за днем.

Налик с завидным терпением предавался ничегонеделанию. Мозги его сладко блуждали в канабиноловых облаках, а былая венозная сеть, чудовищно и тревожно оплетавшая руки, переползла на голову и, точно Горгона Медуза, вздулась на лбу. К картам он не притрагивался, с завокзальными общался только лишь для галочки, чтобы поддерживать нужный в районе статус хулигана да время от времени покупать у них анашу.

В семье работал только дед, причем сразу на трех работах. Исполинское трудолюбие отца справедливо компенсировалось бездельем сына, который не понимал, на хрена ему гнуть в свои лучшие годы спину, когда отец так плодотворно и прибыльно трудится?!

Деду удавалось совмещать работу пожарного, районного депутата и помощника завскладом и, кроме того, содержать вышеупомянутую гостиницу в нижнем дворе. Патологическая честность, чувство иерархии и общее невежество делали его незаменимым работником на всех занимаемых им должностях. Гостиница, конечно, нарушала принципы социалистической морали, чьим верным апологетом был мой дед, но угрозы жены, которая заявила, что уйдет с детьми жить к соседям, если он прикроет эту лавочку, остужали пыл его гражданской совести.

Коллеги ценили деда.

Завскладом с легкой душой оставлял ему склад, если собирался провести три дня с любовницей на даче. Пожарные всегда рассчитывали на него в случае разговора с начальством, если, например, один из покорителей огня запивал и пропускал смену. Депутаты прониклись к нему уважением за нестяжательство и презрение ко всякому блату.

Однако бабка моя, ведшая домашнее хозяйство, в отличие от коллег мужа, с гораздо меньшим оптимизмом принимала его добродетели, клеймила простаком и недотепой. А прознав, что он отказался от «жигуленка», предложенного ему как депутату за смешные деньги, закатила супругу такую истерику, что выпады Налика сразу потеряли рейтинг в соседских сплетнях на добрый месяц.

Все в моем деде было хорошо — кроме необъяснимой нелюбви к собственному сыну и какой-то странной привычки потешаться над его бедами. Неприятности, постоянно сопровождавшие сына, утверждали в отце чувство презрения к нему, а презрение отца толкало Налика на поиски новых злосчастий. Этот патологический круг взаимных обид и отмщений легко было бы разорвать, если бы отец подошел к сыну и поговорил с ним. Если бы обнял своего мальчика и окропил бы слезами его побитую, разоренную истериками, затуманенную от зелья и вздувшуюся от напряжения голову. Тогда оазис человечности в душе Налика дал бы первые всходы сыновней теплоты. Но чуда не происходило, и день традиционно сменялся ночью. Пока…

…Пока дом напротив не купила русская семья, переехавшая в Баку из Омска. Мать, отец и дочь Маша. Мама Маши, Елена Ивановна, врач по профессии, устроилась на центральную подстанцию скорой помощи, что можно было считать большой удачей, учитывая культовое отношение к докторам в закавказских республиках. Отец, Андрей Денисович, инженер-механик, подвизался на известном в стране заводе по производству кондиционеров за начальный оклад в 110 рублей. Маша, окончив школу в Омске, поступила без взятки в Бакинский медицинский институт, что было невероятно и тоже хорошо, ибо сулило ей в будущем надежный ломоть хлеба и статус.

В Арменикенде не принято было именовать людей по имени и отчеству: взрослые обращались друг к другу по имени, дети ко взрослым — по имени, с приставкой «дядя» или «тетя». Но родители Маши, воспитанные на произведениях Чехова и возведшие интеллигентность в непреложный нравственный идеал, представлялись только так и никак иначе.

Бабушка Люся, поднаторевшая в сватовстве, мигом просекла тему и немедля сходила с пирогами в гости, мол, соседи, дружба и все такое. Переехавшая семья сдержанно, но с добрым сердцем приняла гостинец и усадила гостью за стол. Пили чай.

Бабка моя, расспрашивая о ценах на еду и шмотье в Омске, иногда вскрикивала, пораженная ценовой разницей, иногда сочувственно кивала, приговаривая: «Как и здесь… как и здесь…» Но сравнительный анализ цен интересовал ее гораздо меньше сидевшей напротив, разрумяненной от чая Маши. Немного пухленькая, с розовыми прозрачными ушками, ясными большими глазами и наивным, непорочным ртом, Машенька сразу запала моей бабке в сердце.

После обсуждения общих житейских вопросов, всласть наевшись нездешним очарованием Машенькиного лица, бабка моя, как гениальный стратег, занялась разработкой генерального плана, целью которого было успешное знакомство моего нерадивого дядюшки с порядочной русской девушкой. Стоит заметить, что в Арменикенде русские девушки редко рассматривались в качестве кандидаток в жены армянину. И дело тут было скорее в несовместимости менталитетов, нежели в вопросах морали и привычках поведения. Однако, учтя холодность Наиля в отношении к местному типажу невест, бабка моя решила рискнуть.

Как бы исходя из тезиса, что с соседями дружить необходимо, а с новыми тем паче, бабушка с оравою оголтелых теток принялась затевать грандиозное пиршество, в задачу которого входило приглашение в гости русской семьи. Мол, при таких обстоятельствах смотрины получатся естественными и ненавязчивыми.

Дед Асатур, прознав об этом, фыркнул и брезгливо поморщился, недовольный грядущими растратами и надоедливой суетой раскудахтавшегося бабья.

Блюд в тот день наготовили как на свадьбу и даже отрепетировали наспех придуманный церемониал. Бабушкины сестры и подруженции были расставлены каждая по своим постам. Одна открывала гостям дверь, другая провожала к столу и усаживала, третья подавала на стол и широко улыбалась, так как единственная из устроительниц обладала полным зубным составом. Бабушка должна была всех всем представить и следить за исправностью выполнения плана. Места были заранее распределены таким образом, что Налик помещался строго напротив Маши, а родители молодых чуть поодаль — чтобы не смущать. Дед Асатур был предупрежден супругой, что если он что-то испортит или своей истуканской хмуростью оскорбит гостей, то ему несдобровать.