Читать книгу "Одиннадцать видов одиночества - Ричард Йейтс"

— Да ладно? — произнес он с вызовом. — А кто на меня настучит?

— Нет-нет, никто не настучит, — залепетал Артур Кросс. — Просто не стоило бы тебе тут ходить и писать…

— Вот и ладно, — сказал Винсент и сделал шаг вперед. Он опустил плечи, вытянул шею и сощурился, как Эдвард Робинсон. — Вот и ладно. Остальное меня не колышет. Не люблю стукачей, усек?[1]

При этих его словах в проеме двери появились Уоррен Берг и Билл Стрингер. Они услышали последнюю реплику и увидели слова, написанные мелом на бетонной стене. Винсент обратился к ним.

— Вас это тоже касается, усекли? — проговорил он. — Вас обоих.

Удивительно, но на лицах у Билла и Уоррена появились те же глуповатые, робкие улыбочки, что и на лице Артура Кросса. Потом они переглянулись и только тогда смогли достойно встретить взгляд Винсента, но было уже поздно.

— Что, Сабелла, думаешь, ты самый умный? — спросил Билл Стрингер.

— Думай что хочешь, — возразил Винсент. — Ты меня слышал. Пошли отсюда.

Им ничего не оставалось, кроме как расступиться и пропустить его, а потом растерянно поплестись следом за ним в раздевалку.

Настучала на него Нэнси Паркер — хотя, когда речь идет о ком-нибудь вроде нее, слово «настучала» кажется неуместным. Она была в раздевалке и все слышала; как только мальчишки вошли, она выглянула наружу, в тупик, увидела надпись и, нахмурившись, с важным видом направилась прямиком к мисс Прайс. Учительница как раз собиралась призвать класс к порядку и начать урок, когда Нэнси подошла и зашептала что-то ей на ухо. Затем они обе отправились в раздевалку, откуда мгновение спустя донесся резкий хлопок двери пожарного выхода. Когда они вернулись в класс, Нэнси была вся красная от праведного негодования, а мисс Прайс очень бледная. Никто ничего не сказал. Занятия продолжались своим чередом, хотя было видно, что мисс Прайс расстроена. Речи об инциденте не заходило, пока, отпуская учеников в три часа, она не сказала:

— Винсента Сабеллу прошу задержаться. — И затем, кивнув прочим: — Остальные свободны.

Класс постепенно пустел, а учительница так и сидела за своим столом, закрыв глаза, потирая тонкую переносицу большим и указательным пальцами и пытаясь вызвать в памяти фрагменты некогда прочитанной книги о работе с трудными детьми. Возможно, напрасно она вообще вмешалась и взяла на себя ответственность за одиночество Винсента Сабеллы. Возможно, ему нужен специалист. Она глубоко вздохнула.

— Винсент, подойди, пожалуйста, и сядь рядом, — сказала она, и, когда он устроился, пристально на него посмотрела. — Скажи-ка мне правду. Это ты написал те слова на стене?

Мальчик уставился в пол.

— Посмотри на меня, — потребовала учительница, и он посмотрел. В этот момент она была особенно очаровательна: на щеках легкий румянец, глаза сверкают, а плотно сжатые милые губки выдают неуверенность. — Прежде всего, — проговорила мисс Прайс, протягивая мальчишке небольшую эмалированную миску с пятнами плакатной гуаши, — сходи в туалет, набери сюда горячей воды и немного мыла.

Винсент покорно исполнил приказ, а когда вернулся, осторожно неся миску, чтобы не расплескать пенный раствор, мисс Прайс перебирала какие-то старые тряпки, склонившись над нижним ящиком письменного стола.

— Держи-ка, — велела она, выбрав подходящую тряпку и деловито задвинув ящик. — Эта подойдет. Опусти ее в воду.

Она провела мальчика к пожарному выходу, а пока он смывал со стены те ужасные слова, стояла в тупике и безмолвно наблюдала за его движениями.

Когда дело было сделано, а тряпка и миска убраны на место, учительница и ученик вновь присели возле того же стола.

— Винсент! Ты, наверное, думаешь, что я сержусь? — проговорила мисс Прайс. — Но это не так. Мне бы даже хотелось рассердиться, так было бы намного легче. Но мне обидно. Я старалась стать тебе другом, и мне показалось, что ты тоже хочешь дружить со мной. Но такое… Честно говоря, с человеком, который такое устраивает, дружить трудно.

Тут она с благодарностью заметила у него на глазах слезы.

— Винсент, а что, если я понимаю кое-что лучше, чем ты думаешь? Например, я понимаю, что иногда люди делают такое не потому, что хотят кого-то обидеть, а потому, что сами очень расстроены. Они знают, что поступают нехорошо, и знают даже, что им самим не станет от этого легче, но все равно идут и делают, что задумали. А потом осознают, что потеряли друга, и страшно сожалеют об этом, но уже слишком поздно. Сделанного не воротишь.

Выждав время, пока эта мрачная нота резонировала в тишине классной комнаты, она снова заговорила:

— Знаешь, Винсент, я не сумею это забыть. Однако сейчас мы еще сможем остаться друзьями, потому что я ведь понимаю, что ты не хотел меня обидеть. Только пообещай, что тоже не забудешь этот случай. Запомни навсегда, что, делая подобные вещи, ты обижаешь людей, которые очень хотят относиться к тебе хорошо, и этим ты наносишь вред самому себе. Ты запомнишь это, солнышко? Пообещай.

Слово «солнышко» вырвалось так же непроизвольно, как непроизвольно потянулась ее рука к плечу ребенка и скользнула по свитеру; и слово, и жест заставили мальчика только ниже опустить голову.

— Ну ладно, — сказала учительница, — ступай.

Он забрал из раздевалки ветровку и вышел, прячась от взгляда мисс Прайс, в котором затаились усталость и неуверенность. В коридорах было пусто и тихо, лишь откуда-то издали доносился гулкий ритмичный стук швабры о какую-то стену. Звуки, с которыми касались пола его собственные резиновые подошвы, только усугубляли тишину — как и одинокий сдавленный взвизг молнии на ветровке, и легкий механический вздох входной двери. В тишине тем более неожиданной оказалась встреча: на бетонной дорожке, в нескольких ярдах от школы, Винсент вдруг обнаружил, что за ним идут двое мальчишек — Уоррен Берг и Билл Стрингер. На лицах у обоих — нетерпеливые, почти доброжелательные улыбки.

— Ну, и чё она те сделала? — спросил Билл Стрингер.

Винсента застали врасплох; он едва успел натянуть на лицо ту же маску Эдварда Робинсона.

— Не твое дело, — бросил он и прибавил шагу.

— Нет, погоди — постой, эй! — крикнул Уоррен Берг, нагоняя его. — Ну что было-то? Просто сделала тебе втык или что? Эй, Винни, постой.

От этого имени его передернуло. Сжав кулаки в карманах ветровки, он продолжал идти. С трудом сохраняя самообладание и спокойный голос, Винсент проговорил:

— Не твое дело, сказал же. Отвали.

Но мальчишки не отставали.

— Представляю, какую выволочку она тебе устроила, — продолжал Уоррен Берг. — Что она вообще сказала? Давай расскажи, Винни.

На сей раз он не смог вынести звука этого имени. Самообладание покинуло его, колени ослабли, и ноги сами собой перешли на вальяжную походку, удобную для беседы.