Читать книгу "Исповедь четырех - Елена Погребижская"

Ирина: Нет, я не была никакой звездой. Там Леша был звездой и Валдис Пельш. А я там, в общем… ты знаешь, я ведь пришла туда со страшной фобией сцены. То есть я, конечно, могла выйти на негнувшихся ногах, сесть за пианино. Я начинала играть, успокаивалась, у меня проходил спазм горла, я начинала петь, и как-то все дальше было хорошо. Много чего я могу рассказать про всякие эти ступоры, зажимы. У меня были все виды: и статические, и динамические. И при этих данных очень тяжело было стать звездой. Я прямо училась ходить по сцене, смотреть на людей, не закрывать глаза от ужаса.

Я: А ты со всеми своими ступорами боролась, чтобы что?

Ирина: Очень хотелось выйти и классно петь со сцены, прямо как звезда. Хотелось очень сильно. Перед зеркалом дома многое получалось.

Я: Как какая звезда?

Ирина: Как Любовь Орлова. Хотелось тоже в белом цилиндре и с фонарем петь прекрасно.

Я: У меня друзья моих друзей живут на даче Орловой.

Ирина: Во Внуково?

Я: Да, они ее снимают давно, арендуют, там живут. И там, говорят, ее гардероб реальный в шкафах, какие-то ее вещи, все такое. Я все никак не могу туда попасть

Ирина: Ну, поехали туда прямо сейчас, это же ты что, это, прямо, я не знаю.

На дачу мы не поехали почему-то. А продолжали обсуждать студенческие годы. Ира считает, что это было совпадение бурного цветения юности с абсолютной беззаботностью. А потом цветение юности все еще оставалась, а вот беззаботность куда-то растворилась. Ирины мемуары это описывают так:

Ирина: Было страшно и одновременно смешно, и что-то внутри подсказывало, что это новое для нас отношение к жизни точнее и правильнее, чем-то, восторженное, нежное — вчерашнее. Мы все вдруг повзрослели. У меня к тому времени уже родился сын. То есть, он, конечно, родился у нас с Лешей Кортневым, но в основном все-таки у меня. Жизнь с размаху поставила меня на землю, упразднив те волшебные полсантиметра. Было очень трудно с продуктами, подгузниками, деньгами и свободным временем. Вокруг, кажется, уже началась знаменитая «рашен перестройка». Тот мир, в котором можно было чушь прекрасную нести, рухнул, как оранжерея. И началась другая жизнь.

Перестройка приоткрыла границы и сделала возможными поездки на заграничные фестивали, хотя студия до этого колесила по Союзу и давала свои музыкальные спектакли во многих городах. А тут английская дама-продюсер вывезла их на театральный fringe-фестиваль в самый Эдинбург. Фриндж — это обочина по-английски, подходящее место для самодеятельного театра. Тысячи их съезжаются отовсюду на фриндж-фестиваль в Эдинбург. В Москве условия для театра тогда были тепличные, искусство — это святое и должно жить на государственные деньги, а рынок — это на прогнившем западе. И вот в Эдинбурге рынок впервые показал неоперившимся актерам-москвичам свое суровое лицо.

Ирина: На первом показе у нас было 20 человек, на втором 40, на третьем 80, потом она затащила каких-то критиков крутых там из Independent, Guardian, еще откуда-то. И это на самом деле очень крутой был ход, потому что, как ни странно, музыкальная и театральная критика в Англии — это священная корова. Если критик X сказал, что спектакль — говно, все, можно сворачивать декорации, собирать манатки и уезжать, потому что все, у тебя не будет публики и не будет никаких денег. Если критик Y сказал, что не пропустите, потому что, потому что, потому что, всё — ты можешь расслабиться, у тебя будут полные залы. И у нас был sold-out («все билеты проданы») до конца фестиваля.

Английская тетка-продюсер, оказывается, чтобы привезти студию театра МГУ, заложила свою квартиру, заложила машину, чтобы арендовать площадку на фестивале, и она очень сильно рисковала. В итоге, говоря капиталистическим языком, затраты окупились и артистам предложили объездить всю Англии, а потом и дальше. Голливуд выступил из тумана и стал зазывно манить их к себе, вот он, мол, я, через океан, рукой подать, здесь у вас будет все зашибись. И хотя продюсеры кормили их консервированной фасолью, надежда завоевать мир рынка и чистогана крепла. Может, это такой эффект от фасолевых консервов.

Ира же решила вернуться домой, на родную сцену, которая, как ей казалось, лучше всего подходила для ее песенок. И опять же, преподавание истории философии, как мы знаем — это серьезная работа, нельзя же ее бросить.

Вообще-то те, кто решил остаться в Эдинбурге, тоже возвратились в Союз, страшно обиженные. Что-то там не срослось у продюсеров.

Глава пятая

Бисы и бенефисы нашей актрисы

И вот я опять сижу за компьютером и собираюсь писать пятую главу сказки про Иру. И я опять включаю песню «У нас в раю», и опять, и опять включаю. Песня меня ужасно трогает. Хотя я чужое творчество люблю гораздо меньше собственного, и вообще я ничей не поклонник и существо циничное, но берусь за трубку позвонить Ире и сказать, какая же это щемящая песня, но смелости мне опять не хватает. В конце концов, будет же когда-нибудь Ира читать эту книжку, вот и узнает.

Оставив дожди Эдинбурга коренным эдинбуржцам, Ирина погрузилась в чисто московские проблемы. Это когда на руках ребенок, а ни в один сад его не берут, потому что у него не сделаны прививки, а прививок не делают, потому что медотводы, а денег на няню нет, потому что бедные студенты-аспиранты и все такое. Квартировали бедные студенты на жилплощади Лешиной бабушки.

Я: А почему ты никогда-никогда не рассказываешь про ваши отношения с Лешей?

Ирина: Как это никогда-никогда не рассказываю? Столько раз я рассказала про наши отношения с Лешей за эти годы, которые прошли с нашего расставания, чего их рассказывать, зачем?

Я: Позволь с тобой не согласиться. Как человек, который прочитал все, что опубликовано, заявляю, ты вот так и подходишь к вопросу: «а что, действительно, о них рассказывать?» А почему у тебя такой подход? Нечего рассказать или почему?

Ирина: Серьезно, действительно я никогда не делала секрета из того, что у нас была такая странная семья, потому что мы были оба очень юные, очень честолюбивые, как раз в том периоде своей жизни, когда ты завоевываешь мир. У нас колоссальное количество, даже не так, не количество точек пересечения, а просто действительно могли сказать друг про друга «мы с тобой одной крови, ты и я».

Когда потом Иру звали куда-нибудь выступать, обязательно Лешу туда же приглашали, и независимо друг от друга, они все время пересекались на творческом пути. Однажды он сказал с такой тоской в голосе: ты знаешь, если бы мы с тобой не были знакомы в театре, мы обязательно сегодня бы с тобой познакомились, я все равно бы на тебе женился.

Ирина: С такой обреченностью сказал. Понятно, это не домостроевский семейный тандем, где жена сидит на кухне, варит борщ, а муж завоевывает мир под своим знаменем. А потом, когда появился Тема, я вдруг поняла, что у меня дополнительный вес такой висит. И отсюда выходило очень много всяких ситуаций. Почему ты, например, пойдешь сегодня на концерт, а я буду дома сидеть с ребенком, почему не наоборот. Или мы приходим оба со спектакля, оба падаем с ног. Один падает с ног, а другой идет на кухню и встает к плите, масса всякого такого и плюс еще у нас с Лешей обоих очень высокий гормональный статус.