Читать книгу "Добрые и сильные - Татьяна Рубцова"

— Голубой берилл. Анюта. Вот он.

— Сердце Севера. Глаз Оленихи. Второй Глаз Оленихи. Господи, они же бесценны.

— Целое состояние.

— Что? На это можно купить всю Якутию.

— С алмазами?

— Без, конечно же.

Описывали, оценивали. И глаза у всех горели алчно.

— Это невозможно. Немыслимо.

— Черт-те — что. Я требую охрану.

— Но… Матвей Николаевич: ну нас же сопровождают.

— Охрану!

Капитан Медведев смотрел на суету и жалел о потерянном времени. Ему предстояли бесконечные протоколы, допросы, и вся мелочь, занимающая порой больше времени, чем само расследование. Ценности больше не касались его. Во всяком случае сердце его билось ровно и размеренно.

— Как быть с обедом?

— Какой обед, в самом деле! Продолжайте.

— Но…

— Вам за это платят…

— Конечно.

— Вызывайте переносной сейф.

— Да зачем же?

— Сейф! И бронированную машину. Это приказ! Или уволю всех к чертям собачьим.

— Хорошо, Матвей Николаевич.

Наконец с описью покончили. Из банка прислали сейф, броневик и охрану. Уехали представители компании, распрощался прокурор.

— Ну, каково? — спросил Михаил Степанович, вздыхая, слегка распуская галстук и садясь на свое место за столом.

— Пять часов не выходили, — глянул на свои часы Медведев.

— Да. А Рубинштейн-то каков!

— А кто он у них?

— Эксперт. Оценщик. Не человек, а весы.

— А почему он — Бауэр?

— Бэ. У. эР. Борис Уралович Рубинштейн.

— Ну и намешано. Вроде еврей, вроде — еще кто.

— Еврей. Сто процентный. Отец назвал его в честь своего русского друга. А у того самого с отцом произошла такая же петрушка: назвали в честь друга его отца — таджика. Дружба народов — советское время. Он потомственный ювелир. Оценщик, а по-современному: эксперт-ювелир и модельер-дизайнер.

— Из компании?

— Нет. Независимый. У него свой бизнес в Москве. Любопытная личность, стоит приглядеться внимательнее.

— Даже так?

— 20 лет назад сидеть бы ему далеко и долго. Но сейчас, извините, демократия. Чем ты думаешь заняться в первую очередь?

— Хочу съездить в больницу, узнать о Сидоренко. Если можно, поговорю с ним.

— Годится. Завтра и начни.

— И сегодня еще успею.

— Да, время уже 6 часов.

— Ну и что.

— Хорошо. Только давай сначала позвоним, узнаем. А то он может уже умер, а ты поедешь.

— Звоните, — Медведев сел за стол, напротив своего начальника и машинально взял ручку, лежавшую перед ним.

— Забыли, что ли? — Михаил Степанович усмехнулся. — Уработались вконец мужички. Лучше бы пару бриллиантиков оставили, нам бы с тобой не помешали.

Медведев только улыбнулся и переложил ручку на стол начальника.

— Да… Алло? Склифософского? Скажите, у вас лежит Сидоренко с огнестрельным? Да? Говорить может? Хорошо, спасибо. Ну вот, тебе повезло, езжай, допрашивай. Кстати, там есть охрана?

— Егоров.

— Пусть ночь продежурит, а утром сменим.

— Хорошо, — Медведев поднялся.

— А насчет премии — подумай.

— Тут и думать нечего, Михаил Степанович. Надо делить на всех.

— Хозяин — барин. Иди.

— До завтра.

— До свидания.

Глава 3

Надев белый халат, Медведев шел по коридору. Медсестра со стерилизатором в руке шла ему навстречу.

— Вы к кому? — спросила она, увидев посетителя.

— К Сидоренко.

— А. Он в десятой.

— Спасибо. Как он?

— Ужасно.

Медсестра свернула, переступая порог открытого кабинета. А Медведев пошел дальше, смотря на таблички. Дверь 10 палаты бала закрыта, и Медведев по привычке сначала постучался, а потом уже вошел в небольшую, с четырьмя койками, комнату. Три из них были заняты, на четвертом, привалившись к свернутому матрацу, сидел и скучал Егоров. Увидев Медведева, он тут же вскочил.

— Наконец-то, капитан.

Больные с двух коек отсутствовали, их постели были заправлены и лишь на третьей, вытянувшись на спине, лежал человек. Боксера и олимпийского чемпиона в нем узнать было трудно. Бледный, с заострившимся носом, с черными веками и волосами, ежом торчавшими над слегка выпуклым лбом. Он не шевелился, и только одеяло на груди поднималось от слабого дыхания.

— Как он?

— Сейчас спит. Ему вкололи успокоительного, а до того устроил бучу.

— Что такое?

— Да ему сказали, что жена умерла, ну, он и дал всем прикурить.

— Не надо было говорить.

— Да санитарка, яга, ляпнула. Так бинты знаешь, как летели. Все здесь в кровищи было. Видишь, пол еще мокрый — замывали.

— А рана как?

— Сама по себе не тяжелая. Что-то там задето, правда, но жить можно. Только он на себе все разорвал, какой тут, к черту, рана. Если бы не я, они бы не справились с ним.

— Еще посидишь ночь?

— Я-то? Да жрать охота. Мне тут принесли больничный обед, так от него только живот пучит.

— Иди, поешь. Я посижу пока. А утром тебя сменят.

— Есть. Спасибо, капитан, я скоро.

Медведев сел на свободную койку, хотел взяться за сигареты, но убрал в карман пачку и расстегнул молнию куртки. Посмотрев мельком на раненого, он удивленно задержал свой взгляд на его лице. Карие глаза того были раскрыты и смотрели на него вяло и рассеянно. Тут же поднявшись, Медведев подошел к нему, взял стул и сел ближе к изголовью.

— Здравствуй, Сережа, — как мог доброжелательнее проговорил он, кладя ладонь на расслабленную кисть больного. — Как ты?

— Плохо, — тихо проговорил Сидоренко, отводя глаза. — Ира вот умерла.

— Что же поделать, Сережа…

— Ничего, — согласно прошептал тот. — Только умереть самому.

— Не надо, Сережа. Это ей не поможет.

Раненый глубоко, со всхлипом, вздохнул и отвернулся.

— Я хочу тебя спросить. Тот пистолет, что был у тебя. Где ты его взял?

Сидоренко промолчал, только чуть качнул головой.

— Откуда он у тебя?

— Нашел, — сдерживаясь, прошептал хрипло и сдавленно Сидоренко.