Читать книгу "Капрал Бонапарта, или Неизвестный Фаддей - Константин Вронский"

– Откуда?

– Из Геттингема! Студиозус!

– И куда путь держишь?

– Свечу убери! – рыкнул Фаддей.

– Куда путь держишь, спрашиваю?

Фаддей вцепился пальцами в бока, лишь бы боли в лице не чувствовать. И забил ногами по полу.

– Убери свечу-у!

– Здесь я распоряжаюсь! – сухо отозвался орлиноносый. А потом ткнул свечой в лицо Фаддея. – Куда?

– В Польшу! – выкрикнул Булгарин столь громко, что в тот миг, верно, само время замерло, оглушенное.

И тут же тип с орлиным носом убрал прочь свечу.

– Ну, и ладно, что заговорил, умница! А теперь и я тебе представлюсь. Циммерман я, рекрутов набираю в армию императора Наполеона. Раньше Фридриху Прусскому набирал, а теперь вот Буонапарту Французскому, хе-хе…

Великан отпустил Фаддея. Кулем совсем бессознательным на стол тот свалился. От боли в обожженном лице думать никаких сил не было. Да и о чем еще думать-то оставалось? И без того поумничал уже слишком много. Вой и победили эти. Три супротив одного. Несправедливо, зато весьма успешливо. Ну, и что же далее будет? Э-э, а не больно-то и знать хотелось бы! К тому же эта боль! У него теперь не лицо, а болячка обожженная сплошная…

– Значит, Фаддей Булгарин! – задумчиво произнес Циммерман. – Поляк, что ли?

Что ж, пусть, пусть за поляка держат. Еще не хватало, чтоб узнали, куда он и в самом деле направляется…

– И подорожной у месье Булгарина совсем никакой. Закон месье нарушает. Презлостно.

Что он там все тявкает? Что этому сучьему потроху еще от него надобно? Свинья в очках, как есть, свинья, не человек…

– Да и бог бы с ней, с подорожной-то, – с усмешкой продолжил «орел» Циммерман. – Но в таком-то возрасте месье служить обязан. Студиозус? А кто проверит, что не дезертир великой наполеоновской армии? Уж дозвольте, месье Булгарин, нескромное замечаньице, дезертирство вам и головушки неразумной может стоить!

Фаддей мгновенно в себя пришел. Да и как тут не прийти? Коли головы может стоить! А может, этот тип специально так говорит, собираясь дожать его? Или это все же правда? Стоить головы? Конечно же правда. Как будто он не знает, как с дезертирами в любой армии обходятся! Вздернут на виселицу, и вся недолга. Господи! Только не это! Не умирать!

– Фаддей Булгарин!

Вот, опять этот орлиноносый! Что ему еще?

– Будучи чиновником на государственной службе, я просто обязан задержать вас, месье!

Фаддей рухнул мокрым пустым мешком на лавку. А казалось, проваливается в глубочайшую пропасть. Пропасть, из которой и не выбраться никогда. Словно Иосиф в колодец ухнул.

– …Так, а вот и картофельная похлебка пожаловала!

Кто же это? А-а, дочка корчмарская. Слава богу, и вечерю последнюю ему обеспечили!

Она выплыла из кухни с огромной плошкой похлебки, паровавшей сладостно. Орлиноносый и его сторожевые псы настороженно обернулись к девице. На ее появление они явно не рассчитывали. Ну, да, он тоже не рассчитывал…

Отчего это девица столь пристально на него поглядывает? И подмигивает? Она что же, не понимает, что взгляды ее влюбленные невместны даже?!

– Осторожно! Очень горячая похлебка! – и девица послала ему еще один проникновенный взгляд – сначала ему, а потом похлебке.

И Фаддей все понял.

Девица так мастерски споткнулась, как будто каждый день упражнялась. С испуганным: «А-ах!» горячая похлебка плеснула в лицо великана. И Голиаф взвыл обиженным быком Минотавром.

Сейчас!

Фаддей схватился за плошку и обрушил ее на голову гнома, страдающего подагрой. А потом толкнул стол так, что тот углом рухнул на клювастого Циммермана. Один прыжок, и Фаддей уже на свободе.

«Прочь отсюда и бегом к границе! – мелькнуло в голове Булгарина. – Во имя всего, что еще свято для тебя, беги и спасай свою никчемную жизнь!»

Темнота на постоялом дворе с ума сводила. Где же эта проклятая дверь? Тут же она должна быть! Вот она, прочь! И Фаддей рванулся к дверям. За спиной слышались проклятия ошпаренного Голиафа. Господи! Он же догонит! Ему на все, даже на боль, наплевать! Только бы не попасться ему в руки!

Фаддей продирался сквозь темноту. Великан-то совсем близко. Да вот же она, дверь! И тут Фаддей почувствовал, как цепляет ногой лавку. Мгновение, кое летел он по воздуху, в вечность ему показалось. А затем голова Фаддея приложилась к дверному косяку, и он потерял сознание.

Из донесения наблюдателя Его Императорскому Величеству Государю Александру Павловичу:

«…На территории государства Прусского ведется интенсивный рекрутский набор в войска Буонапарте. С теми же, кто изволит сопротивляться сему набору, велено поступать бесчестно».

3

Рудольф Дижу молниеносно вжался в каменную стену. И даже дышать сейчас не отваживался. Закрыв глаза, вслушивался. Ночь была слишком темной, хоть глаз выколи, тут и своего носа не увидишь, не то что там.

Шаги. Ага, кто-то один бредет. Шаги казались неуверенными, шаркающе-шаткими. Пьяный, что ли? Вон, еще ближе подошел. Словно ищет что-то. Может, живет поблизости, и ключ никак найти не получается? Проклятье! Да пропади ты пропадом, наконец!

Так, а это что зашелестело? А-а, решил «расписаться» никак парень на стене дома? Ясное дело, по пьяной глупости копошился, штаны и то спустить никак не мог… Ну, долго он еще облегчаться-то будет? Бочку, что ли, вылакал…

Спокойствие! Передохни, обдумай все, Рудольф, дружище. До сих пор все как по маслу шло. Никто не заметил, как он через окно выбирался. Уж в чем-чем, а в этом Рудольф может быть совершенно уверен, никто из караульных кумпанцев не сторожил. Об этом Биду заранее побеспокоился, да здравствует его муштра, виват! Все спали как убитые. А если кто по нужде выбраться вздумает, он на кровати подушку взбил, да одеялом прикрыл – подумают, что спит. В полудреме никто и не поймет, пожалуй. Никто ночью его отсутствия не заметит.

Облегчившийся выпивоха медленно пошел прочь. Рудольф осторожно выглянул из-за угла. А потом быстро бросился прочь по темному переулку.

Вперед же, вперед! К Хайльбронским воротам. Прочь поскорее из городишки, на волю. Ворота, одни лишь ворота от свободы его отделяют. Когда караульные что заметят, он уж далеко убежит. А потом? Что потом-то ему делать? Ведь другие посты поймают! Сдаться? Ну, уж нет. За свою свободу бороться надобно. Пусть его подстрелят, но за так просто он им не дастся. Проклятые вояки Буонапарте, дьявольского Корсиканца! Да смерть в тысячу раз лучше возвращения в казармы. Ведь у солдата один конец – смерть от пули, а жизнь превращается в сплошную безжалостную воинскую муштру.

Услышав топот копыт, Дижу молнией метнулся к лестнице, вжался в заледеневшие камни.