Читать книгу "Меч дьявола - Мэттью Хаффи"

– Ты знаешь, где мой брат?

Тондберкт растерянно захлопал ресницами, тщетно пытаясь понять, какое отношение имеет этот вопрос к тому, о чем он сейчас рассказывал.

– Ну, это зависит от того, кто он, этот твой брат, – наконец ответил он с улыбкой. Его, похоже, ничуть не обидело то, что его перебили.

– Его зовут Окта. Он немного выше меня. У него очень светлые волосы, почти белые.

Тондберкт открыл было рот, чтобы ответить, но потом, видимо, передумал и снова закрыл его. Он посмотрел вниз, на свои ладони, а затем сделал большой глоток из рога с медовухой. Беобранду невольно подумалось, что с его братом, наверное, произошло что-то ужасное, раз уж болтливый Тондберкт вдруг стал нем как рыба.

– Что случилось? – спросил Беобранд.

Тондберкт сидел с таким видом, как будто не хотел ничего отвечать. Затем, несколько секунд спустя, он вдруг выпалил:

– Окта умер!

Беобранду эти слова показались какой-то бредовой фантазией.

– Что? Нет, не может быть… Я… – Он запнулся.

Однако выражение лица Тондберкта говорило ему, что никакая это не фантазия. Лицо у Тондберкта стало пепельно-серым: он, казалось, сам пришел в ужас от того известия, которое только что сообщил Беобранду.

– Мне жаль, – сказал Тондберкт.

Он выпил еще медовухи. Судя по его виду, он чувствовал себя очень неловко.

– А как он умер? – Беобранд с трудом выдавил эту фразу через ком, подступивший к горлу.

Тондберкт потупил взор.

– Как он умер? – повторил свой вопрос Беобранд, повышая голос.

Тондберкт посмотрел прямо в голубые глаза Беобранда. На какой-то миг Беобранду показалось, что Тондберкт сейчас не выдержит его пристального взгляда и выбежит из зала. Однако несколькими мгновениями позже тот сделал глубокий вдох и тихо произнес:

– Он покончил с собой.

Его слова потонули в общем гуле зала. Сидящие вокруг Беобранда и Тондберкта люди бурно пировали. Беобранд и Тондберкт были своего рода островком тишины посреди океана шума. А еще они походили на тень облака, падающую на ячменное поле в ветреный летний день.

– Что?

Тондберкт тяжело сглотнул и повторил уже погромче:

– Он покончил с собой.

– Каким образом? И почему?

Тондберкт снова сглотнул, а затем прокашлялся. Беобранд пристально смотрел на него, с нетерпением ожидая ответа. Ему очень хотелось узнать, почему его брат, ради встречи с которым он путешествовал вдоль всего Альбиона, покончил с собой. Тондберкт, который, похоже, уже смирился со своей – неожиданной для него – ролью человека, сообщающего дурные известия, ответил:

– Он прыгнул со стены. На скалы.

Голова у Беобранда пошла кругом. Он не мог собраться с мыслями. Они стали похожими на листья, подхваченные штормовым ветром. Это был какой-то нелепый кошмар. Эдита, Реда и мать умерли от чумы. Отец затем тоже умер. А теперь еще и Окта.

– Почему?

Произнеся это слово, он затем повторил его, сам толком не зная, к кому обращается с этим вопросом – к Тондберкту или к богам.

– Ее возлюбленную нашли убитой. Возможно, он…

Голос Тондберкта стих.

Однако Беобранд уже и не хотел ничего слушать. Он стремительно поднялся, но вдруг почувствовал слабость и едва не поперхнулся наполовину пережеванным куском мяса, оставшимся во рту. Откуда-то из глубины его тела полились целые потоки невыносимой боли. Слезы обожгли глаза. И ему не хотелось, чтобы чужие люди видели, как он плачет.

Тондберкт тоже встал, но не сказал больше ничего.

Беобранд, в свою очередь, не мог произнести ни слова. Его горло сжалось, дыхание стало прерывистым. Глаза наполнились слезами, взор затуманился. Ему было необходимо срочно выйти из этого помещения. Он повернулся и, едва не споткнувшись о скамью, вышел из зала, пошатываясь.

Едва он нырнул в темноту за входной дверью, как на него набросились холодный ветер и дождь.

«Умерли! Они все умерли!»

По мере того как он удалялся от входной двери, все гуще становилась окружающая темнота. Он мог разглядеть факелы, мерцающие на крепостной стене там, где находились стражники, но ему сейчас хотелось держаться вдали от любопытных глаз. Хотелось остаться наедине со своим горем. Он направился к какому-то большому зданию, вокруг которого было так же темно, как в могильном холме. Здание это оказалось конюшней. Он открыл ворота и зашел внутрь.

Двигаясь затем на ощупь вдоль стены конюшни, он почти не видел лошадей, а лишь слышал издаваемые ими звуки и чувствовал их запах. Наткнувшись на кипу сена, он улегся на нее. Когда его сестры и мать заболели и умерли от чумы, он не позволял себе распускать слюни по этому поводу. Пока они еще жили, ему было просто некогда горевать: все время уходило на то, чтобы ухаживать за ними и пытаться их вылечить. Когда же они умерли, он загнал свое горе куда-то глубоко внутрь, и там из него выковался стальной клинок ненависти, которую он направил на своего отца. Тот уже никогда не поднимет руку ни на него, ни на кого-либо еще.

Поскольку все они умерли, он задался целью разыскать Окту и сообщить об их смерти. Однако оказалось, что Окта тоже мертв.

Окта. Сообразительный, никогда не унывающий и вспыльчивый Окта. Беобранд запомнил Окту таким, каким видел его три года назад. Высокий сильный мужчина двадцати лет от роду, он смеялся, стоя на палубе судна, на котором уплывал куда-то на север. Его светлые волосы развевались на ветру. Беобранд видел его таким, когда бежал по вершинам прибрежных скал, махал рукой и кричал слова прощания. Он помнил, что у него тогда возникло чувство, что он остался на белом свете совсем один. Они ведь с Октой были самыми близкими друзьями. Они вместе обрабатывали землю и учились владеть оружием под руководством дяди Селуина. А еще Окта всегда защищал его, сестер и мать от побоев отца.

Беобранд так до конца и не простил Окту за то, что он тогда их покинул.

А больше ему не доведется увидеть улыбающееся лицо Окты и услышать его приятный мелодичный голос. Главная цель Беобранда в последнее время заключалась в том, чтобы разыскать своего брата, и теперь, когда выяснилось, что брата нет в живых, он не знал, что делать дальше. Впервые в жизни он и вправду остался на белом свете совсем один.

В полной мере осознав это, он наконец дал волю слезам. Они потекли ручьями. Потекли все те слезы, которые он так долго удерживал в себе, чтобы погоревать о гибели своих ближайших родственников вместе с Октой. Его тело затряслось от всхлипываний. Из горла вырвались тихие, почти животные звуки. Им полностью завладели горе и жалость к самому себе.

* * *

Он лежал, уткнувшись лицом в сено, очень долго – пока не высохли слезы. Затем Беобранд попытался взять себя в руки. Он представил себе, что сказал бы отец, если бы увидел, что он, став уже взрослым, плачет, как маленький мальчик. Отец схватил бы его за ухо и сказал бы, что плакать могут только женщины и дети. Слезами все равно ничего не добьешься – а значит, нет никакого смысла в рыданиях. «Тебе нужно действовать, сынок, а не скулить и хлюпать носом». Сколько раз он слышал эти слова от своего отца? Сто? Тысячу?