Читать книгу "Петр III - Николай Павленко"

5 февраля 1742 г. принц прибыл в Петербург. На радостях Елизавета Петровна в дворцовой церкви отслужила благодарственный молебен, возложила на него Андреевскую ленту с бриллиантовой звездой, а 10 февраля по случаю дня рождения принца был устроен фейерверк и иллюминации. Императрица поселила племянника рядом со своими покоями, что означало ее особенное к нему расположение.

Приезжий удивил окружающих худобой и бледностью. Некоторое разочарование он доставил и своей тетушке. Елизавета Петровна, как известно, не отличалась ни начитанностью, ни образованностью, но тем не менее племянник даже ее удивил дремучим невежеством.

Елизавета Петровна с нескрываемым желанием сразу же объявила бы голштинского принца наследником Российского престола, но тому препятствовал „Тестамент“ Екатерины I, предусматривавший непременное условие — наследник должен был исповедовать православную веру. В итоге перед императрицей стояли две первостепенной важности задачи: подготовить претендента на трон к принятию православия и устранить серьезные пробелы в его образовании и воспитании. Первую задачу должен был решить иеромонах Тодорский, вторую — профессор Яков Яковлевич Штелин. Тодорский занимался с наследником ежедневно 4 часа по утрам русским языком и Законом Божиим.

По свидетельству Екатерины II, усвоение Карлом Петером православия протекало не без затруднений — в разговорах с Тодорским он по большей части обнаруживал отвращение к религии. Он не хотел ни с чем соглашаться, спорил о каждом предмете, и приближенные его часто бывали призываемы, чтоб охладить горячность наследника и пригласить его к более мягким выражениям. Наконец, после многих для себя неприятностей он подчинялся воле императрицы, но, может быть, по привычке или по охоте противоречить Карл Петер неоднократно высказывал, что ему приятнее было бы уехать в Швецию, нежели оставаться в России.

Свидетельства Екатерины II подтвердил саксонский дипломат Пецольд. В депеше от 12 октября 1742 г. он извещал свой двор: „Голштинский двор пренебрегает народом и оказывает явное пристрастие к Франции, которую народ считает своим злейшим и опаснейшим врагом. Молодой герцог и по настоящее время почти ни слова не говорит по-русски, и хотя его недавно стали обучать греко-российскому закону, но как к нему, так и ко всем здешним обычаям, он при всяком случае выказывает столько презрения, что с каждым днем его меньше любят“.

Что касается устранения пробелов в образовании, то этот процесс по времени был более продолжительным, он закончился только в 1745 г., когда наследнику минуло 16 лет.

Воспользуемся пространным повествованием самого Якова Штелина, с немецкой педантичностью поведавшего, как протекал этот процесс.

Худ. Луи (Людовик) Каравакк. Портрет императрицы Елизаветы Петровны. 1750 г.

Холст, масло. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

„Императрица, заботясь об его воспитании поручила своим посланникам при иностранных дворах прислать ей различные планы воспитания и составить несколько подобных здесь: один их них был составлен статским советником фон Гольбахом, бывшим наставником Петра II, другой профессором Штелиным; последний ей особенно понравился, потому что он specialissime соответствовал именно этому, а не иному другому принцу.

1 июня профессор был представлен молодому герцогу, как его наставник. причем императрица сказала: „Я вижу, что его высочество часто скучает и должен еще научиться многому хорошему, и потому приставляю к нему человека, который займет его полезно и приятно“.

Занятия его высочества с профессором, который должен был находиться при нем все время, до и после обеда, шли сперва с охотою и успехом, молодой герцог, кроме французского, не учился ничему; он начал учиться по-французски у старшего учителя, но, имея мало упражнения, никогда не говорил хорошо на этом языке и составлял свои слова. Сама императрица удивлялась, что его ничему не учили в Голштинии.

Профессор заметил его склонности и вкус и по ним устроил первое занятие. Он прочитывал с ним книги с картинками, в особенности с изображениями крепостей, осадных и иноземных орудий, делал разные математические модели в малом виде, и на большом столе устраивал из них полные опыты. Приносил по временам старинные русские монеты и рассказывал при их объяснении древнюю русскую историю, а по медалям Петра I — новейшую историю государства.

Два раза в неделю читал ему газеты и незаметно объяснял ему основание истории европейских государств и показывал их положение на глобусе; знакомил его с планами, чертежами и проч., рассматривал план комнат герцога и всего дворца с прочими строениями, даже план Москвы вообще и Кремля в особенности и проч.

Когда принц не имел охоты сидеть, он ходил с ним по комнате назад и вперед и занимал его полезным разговором. Через это он приобрел любовь и доверенность принца, который охотнее выслушивал от него нравственные наставления, чем от обер-гофмарщала Брюммера и обер-камергера Берхгольца.

Итак, первые полгода этих занятий во время пребывания в Москве прошли более в приготовлении к учению, чем в настоящем учении. Притом же, при разных рассеянностях и почти ежедневных помехах нельзя было назначить постоянного занятия и строгого распределения учебного времени. Не проходило недели без одного или нескольких увеселений, при которых принц должен был непременно участвовать. Если была хорошая погода, то отправлялись гулять за город, или только покататься по обширной Москве. Это случалось, когда было угодно обер-гофмаршалу Брюммеру, который любил показывать себя публично в народе.

Я сказал ему однажды, отправляясь с ним вместе, не показать ли принцу какую-нибудь фабрику, и не составить ли план этих прогулок, чтобы они приносили ему пользу? Мое предложение похвалили, но не думали никогда исполнять его. Принца возили по всему городу, не выходя никогда из экипажа, и возвращались во дворец…

К разным помешательствам в уроках молодого герцога, с наступлением осени, присоединились уроки танцевания французского танцмейстера Лоде. Сама императрица была отличная и прекраснейшая танцовщица из всего двора. Все старались хорошо танцевать, поэтому и принц должен был выправлять свои ноги, хотя он и не имел к тому охоты. Четыре раза в неделю мучил его этот Лоде, и если он после обеда являлся с своим скрипачом Гойя, то его высочество должен был бросить все и идти танцевать. Это доходило до балетов. Принц должен был с фрейлинами танцевать на придворных маскарадах, хотя он к этому не имел ни малейшей склонности“.

Эта длинная цитата из „Записок Штелина“ нарочито приведена, чтобы читатель убедился, что методика обучения наследника, которой руководствовался профессор, никуда не годится не только с точки зрения современной науки, но и педагогических воззрений того времени: в ней отсутствовала система последовательного усвоения знаний, что порождало несуразную смесь на уроках разнообразных знаний. Следовательно, об основательном овладении знаниями говорить не приходится. Это отметила невеста наследника Екатерина Алексеевна, имевшая возможность лично наблюдать приемы обучения Штелиным своего воспитанника, отзывалась о них, как и о воспитателе, резко отрицательно: „Профессор Штелин, который должен был учить его (великого князя. — Н.П.) математическим наукам и истории, собственно только играл с ним и служил вместо шута… Во внутренних своих комнатах великий князь занимался исключительно военной выправкой нескольких лакеев, которые были даны ему в услужение. Он выводил их в чины и степени, и потом разжаловал, как ему вздумалось. Вообще он был очень ребячлив, хотя ему было уже шестнадцать лет в 1744 году.“