Читать книгу "Верь мне и жди - Ольга Тартынская"

Ты знаешь, Шурка тоже бестолковая, как и я. У нее, правда, другая крайность. У Шурки все люди сначала замечательные, умные, добрые, такие душки. Через некоторое время они оказываются не такими добрыми и умными. Это не мешает подруге ошибаться снова и снова. С мужчинами все точь-в-точь так же. Сначала — любовь безумная, потом ревность безумная. Потом в ход идут кулаки и ругань. Дальше остается только поскорее избавиться от возлюбленного и забыть. Чтобы вновь попасть в точно такую же историю. Специалист по граблям, на которые регулярно наступает.

Так вот, Шурка меня обычно защищает. И тогда она бросилась на амбразуру:

— Нет, Кать, ты не права. Если бы у Оли появился ее человек, то она тут же, уверяю тебя, забыла бы Краскова.

Катю не так-то легко сбить с толку.

— А она никогда не встретит этого своего, если будет сидеть безвылазно дома, не сводя глаз с любимого героя.

При этом она посмотрела на постер таким взглядом, что я невольно взревновала. Поверишь ли, мне причинил боль просто заинтересованный взгляд подруги и всего лишь на твою фотографию! Это было, когда я не имела на тебя вовсе никакого права. Теперь же… Впрочем, я ухожу в сторону.

Одним словом, мне влетело по первое число. Никакие смягчающие обстоятельства не принимались во внимание, и защитная речь адвоката, то бишь Шурки, не возымела действия. Катя вынесла приговор:

— Все, дорогая. Теперь я за тебя возьмусь основательно.

Но я радовалась тому, что постер со стены не сорвали да не бросили в помойку контрафактное видео.

Зато я получила поддержку и понимание там, где вовсе не ожидала. Однажды сидела в наушниках на работе и слушала твои песни. Курьер Гошка, как водилось, не прошел мимо:

— Дай послушать!

Я дала ему один наушник, и мы в унисон задергались в такт твоим ритмам.

— Класс! — проорал Гошка. — Это Красков? «Амаркорд» — это круто.

— А в переводе на русский? — не удержалась я от ехидства.

— В переводе на русский — клево. Красков — реальный мужик. Ты знаешь, что он теперь сольно поет? Распустил группу.

Я уже знала. Знала и то, что ты круто изменил направление, попробовав все, кроме блатняка: и попсу, и электронную музыку, и смешанные стили. Однако во всем, что ты делал, присутствовали высокий профессионализм, безупречный вкус, содержательность текстов. О музыке не говорю, и так все понятно. Ты вырос из рока, как вырастают из одежды. Потом ты скажешь, что надоело петь для неуравновешенных подростков.

— Пою — орут. Перестал петь — опять орут. Слышали хоть что-нибудь, неизвестно.

У тебя не было бешеной популярности, как у певцов-однодневок, но и в твоем подъезде стены были исписаны девочками, влюбленными в тебя. Помимо прежнего постепенно формировался новый слушатель, исключительно твой: вдумчивый, желающий не только слушать, но и прислушиваться к тому, что ты хочешь донести до него. А тебе было о чем петь. Ты развивался, не стоял на месте, менялся. Шутил:

— Не меняются только мертвые.

Твои слушатели тебя понимали. Помнишь, как-то ты признался:

— Иногда мне делается страшно. Кажется, что я их обманываю. Они так слушают!

Это делает тебя ответственным за все, что ты сочиняешь. И это же уводит тебя от меня все дальше…

Впрочем, я сейчас не о том.

Мы тогда подружились с Гошкой. Он сообщал мне все новости из Интернета, с твоего официального сайта, звонил, когда по телевизору показывали твой клип, как-то позвал на концерт в ночной клуб. Даже билеты купил. Я не пошла. Испугалась. Пока я тебя не видела, худо-бедно можно было жить. И даже радоваться маленьким радостям. Боялась, что увижу тебя и снова не смогу дышать, жить, радоваться.

Я ведь не была несчастной. Вот на работе повысили, посадили на удобное место. Вот снова лето, скоро отпуск, поедем с девчонками в Крым… Однако Катя скоро вышла замуж за Славика и в Ялту ездила уже с мужем. Шурка крутилась в своем водовороте страстей. Подчас не до меня им было, и встречи наши становились все реже. Мы не заметили, как исчезла потребность в частых девичниках. Даже то, что казалось святым, незыблемым — 19 октября, — утратило значение. Правда, мы регулярно созванивались, отчитывались друг перед другом. Так прошло несколько лет.

Да, любимый, проходили годы, ты жил, менялся, творил. А я… Я тоже жила — на первый взгляд взрослой, полноценной жизнью. Делала карьеру, встречалась по долгу службы с умными взрослыми людьми. У меня были поклонники. Прости, что снова говорю об этом, но я же решила быть откровенной в этих записках. Я хочу, чтобы ты меня понял…

Да, поклонники. Взять хотя бы Гошку. Он окончил свой институт, стал журналистом в каком-то узкоспециальном, но богатом журнале, связанном с торговлей. Мы по-прежнему с ним дружили, обменивались новостями, встречались иногда. Гошка был вхож в мой дом по праву старого друга. Он тоже все эти годы оставался твоим верным почитателем, а значит, моим единомышленником. С ним я могла не стесняясь говорить о тебе бесконечно. С ним одним я была собой настоящей. Словом, с Гошкой мне было просто и хорошо.

Однажды он позвонил мне.

— Оль, все! Идем на концерт!

— Чей?

— Ты спрашиваешь? Краскова, конечно.

— Гош, ты прекрасно знаешь: я не хожу на клубные концерты!

— В том-то и прикол, что не в клуб. Слушай, ты дома сегодня вечером?

— Дома, — растерянно ответила я, не зная, как мне от него отделаться.

— Ну так я забегу с билетами!

И он отсоединился. Что тут со мной началось! Будто застарелая рана открылась.

Любимый, это так больно, когда нет надежды! Когда все загоняется внутрь и ты всякую минуту помнишь о своей боли, но не позволяешь ей завладеть тобой. Веришь ли, я стала понимать маньяков! Ведь моя любовь к тебе казалась мне патологией. Катя сумела убедить меня в этом. Я стыдилась своей любви. Прятала ее, а она мстила мне временами такими вот мучительными приступами.

К вечеру, измученная борьбой с собою, я приняла душ, подкрасилась, надела чудесное домашнее платьице в этническом стиле, которое делало меня моложе, и взялась готовить ужин. Гошка всегда приходит голодный, будто не ел неделю. Он обожает мою стряпню. Ты знаешь, я умею готовить, это не отнять. Может быть, это и определило в конечном итоге наши с тобой отношения?..

Итак, я приготовила вкусную мясную запеканку, любимый Гошкин салат из крабов и клюквенный морс. Мне не пришлось долго ждать, нарисовался мой приятель сразу, как только я вынула запеканку из духовки. К тому времени, о котором я рассказываю тебе, Гошка превратился в молодого человека весьма недурной наружности. Высокий, широкоплечий, с длинными темными волосами. Из одежды предпочитал кожаные штаны, черную косуху и бандану. Надо ли говорить, что передвигался он преимущественно на мотоцикле?

Гошка влетел и — сразу на кухню.