Читать книгу "Женщина ниоткуда - Жан-Мари Гюстав Леклезио"

Когда я пошла в школу, мне уже не удавалось сопровождать маму на берег, и это меня ужасно огорчало. Сперва я заявила, что не желаю учиться в школе, а хочу стать женщиной моря, как она, но мать ответила, что я должна выучиться и освоить какую-нибудь профессию, потому что добыча моллюсков – слишком тяжелое занятие. Правда, во время школьных каникул она берет меня с собой. Я надеваю сразу несколько маек, оставляю на себе старые дырявые джинсы, натягиваю пластиковые тапочки, маску и плыву за мамой в открытое море, чтобы увидеть морские глубины. Вначале я держала маму за руку, мне было страшновато. Я разглядывала рыбьи косяки, водоросли, морских звезд и морских ежей, которые шевелят своими черными колючками, словно пляшут. Под водой я различаю странные звуки: то ли лопаются пузырьки воздуха, то ли поскрипывает песок. Иногда сверху доносится глухой рокот, это паром идет через пролив. Мама показала мне убежища моллюсков под водорослями, научила отдирать ракушки ножом от скал. У меня есть свой мешок, вернее, сетка для сбора морских ушек, и я складываю в нее свой улов. Но комбинезона у меня нет, и я довольно быстро замерзаю; мама смотрит на мои руки и, если видит, что они побелели, провожает меня до берега. Я кутаюсь в полотенце и гляжу вслед матери, которая снова плывет в открытое море.

А вот когда я сижу в школе, то не знаю, в каком месте мама будет нырять. И как только кончаются уроки, бегу к морю по прибрежной тропинке, пытаясь разглядеть мать среди других ныряльщиц. Я вслушиваюсь в их крики и, различив ее уу-рррауррра, понимаю, что с ней все в порядке. Но бывает, что я ее там не нахожу. И тогда я стою, пристально вглядываясь в море, в каждую волну, и сердце у меня больно сжимается. Бакланы недвижно сидят на верхушках рифов, растопырив крылья, чтобы подсушить их; в такой позе они очень похожи на старых мрачных рыбаков. Возвращаюсь домой, а мать уже там: оказывается, она сегодня не ныряла, потому что море слишком бурное или она устала, и при виде ее я так радуюсь, что хочется громко засмеяться. Но я, конечно, скрываю от нее свои страхи, ведь она занимается этим тяжким ремеслом, чтобы оплачивать мою школу и питание.

Иногда мама рассказывает мне о своем дельфине. Она повстречалась с ним в самом начале, когда только осваивала ныряние, и теперь время от времени он наносит ей визит в море у берега. Она говорит о нем с восторгом и при этом смеется по-детски радостно. У моей мамы чудесные белые зубы, и когда она смеется, то выглядит совсем молоденькой. А вот у меня зубы чересчур крупные и кривые, как покосившиеся косточки домино. Мама у меня очень красивая. Чтобы легче было нырять, она коротко остриглась, и теперь ее черные волосы, жесткие от морской воды, похожи на облегающий шлем. Я обожаю мыть ей голову. У меня самой волосы длинные и курчавые, – наверно, в отца, если он африканец, как утверждает Джо, или в моего китайского деда. Кажется, среди китайцев часто встречаются люди с курчавыми волосами, я уж и не помню, где вычитала это. Моя мать говорит, что ей очень нравятся мои волосы; она не хочет, чтобы я их остригла. Она регулярно моет мне голову, а потом натирает волосы кокосовым молоком, чтобы осветлить.

Я привыкла гулять одна по взморью. После школы я иду туда, вместо того чтобы вернуться домой и сесть за уроки. Я хожу на главный пляж, потому что зимой там всегда безлюдно. Обожаю зиму. Мне чудится, что тогда все отдыхает – море, скалы, даже птицы. Зимой мама выходит из дома попозже, потому что в глубине еще не рассеялся ночной сумрак. На поверхности моря светает раньше, чем на дне. Я иду к утесам, туда, где мама. Море серое, ветер разглаживает волны, и по воде пробегает едва заметная дрожь, как по шкуре коня. Большинство женщин моря не выходят на работу в такую погоду. А мама не боится, она знает, что в эти дни может собрать двойной улов и заработать шестьдесят-семьдесят долларов. Она просит меня помочь ей донести ракушки до ресторанов, особенно когда набирает много морских ушек, а они довольно тяжелые. Ныряет она недалеко от берега, рядом с портом, под защитой волнореза, или среди рифов в самом конце пляжа. А я укрываюсь в домике женщин моря и оттуда смотрю, как мать входит в воду и ныряет, мелькнув напоследок прямыми ногами в красивых блестящих голубых тапочках; вода смыкается над ней, я начинаю считать, как в детстве, очень медленно: десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать… и тут она выныривает и кричит, запрокинув голову: уу-рррауррра! – а я отвечаю ей тем же. Однажды я посмотрела телефильм про китов и сказала матери: «Вы, женщины моря, кричите, как киты!» Ее это рассмешило, и она снова заговорила о своем дельфине, который иногда навещает ее в сумерках. И не только ее. Старая Кандо, мамина приятельница и вроде бы незаконная дочь японского солдата, уверяла меня, что тоже общается с дельфином и может с ним разговаривать. По ее словам, он иногда приплывает к ней ранним утром или, наоборот, с приходом ночи, и она с ним «беседует», испуская под водой короткие крики с закрытым ртом или хлопая в ладоши; дельфин снует рядом с ней, так близко, что она может его погладить, а кожа у него очень гладкая и нежная, – вот что она мне рассказала. И тогда я тоже с наступлением сумерек надеваю маску, вхожу в воду и плыву, надеясь встретить дельфина, но пока он так и не появился. Только маме и старой Кандо повезло его увидеть. Особенно он подружился с Кандо, ее он не боится, ведь она такая старая. Я спросила Кандо, какого цвета у него глаза. Она задумалась и пробормотала: «Надо же… странный вопрос…» И сказала, что не знает: то ли голубые, то ли серые. А мама никогда не видела его вблизи, он скользит мимо нее смутной тенью, зато она слышала его голос – короткие радостные вскрики. Ну не чудесно ли?! Вот почему я обязательно тоже стану женщиной моря.

Море полно тайн, но это меня не пугает. Время от времени оно поглощает кого-нибудь из нас – женщину моря, ловца осьминогов или неосторожного туриста, которого волна слизнула с плоской скалы. Как правило, оно не отдает тела погибших. По вечерам, когда женщины моря собираются перед блочным бараком, чтобы окатить себя водой из шланга и переодеться, я сажусь рядом и слушаю их разговоры. Они говорят на островном диалекте, так что я не все понимаю. И произносят слова со странным певучим акцентом, как будто не могут отделаться от своих протяжных криков, с которыми выныривают из моря. Мне кажется, они говорят на языке моря, не совсем похожем на наш, и в этом языке смешаны все звуки, слышные под водой, – и тихое бульканье воздушных пузырьков, и скрипучие шорохи песка, и глухие взрывы прибоя, атакующего прибрежные утесы. Похоже, эти женщины любят меня. Зовут по имени – Джун, знают, что я нездешняя, что я родилась в городе. Но никогда не расспрашивают ни об отце, ни о матери, не лезут в душу, хотя, я уверена, сплетничают у меня за спиной, ну да что с них взять, все люди таковы. Сами они стары, их дети живут далеко отсюда, работают в каких-то фирмах, путешествуют. А меня они любят, может быть, за то, что я напоминаю им собственных детей, дочку, которая выросла и навещает мать раз-два в году, по случаю дня рождения или именин. Они так и зовут меня – дочка или малышка, – хотя я куда выше их ростом.

Матери не очень-то по душе, что я провожу много времени с женщинами моря. Она запретила мне плавать вместе с ними. Боится, что я начну им подражать и тоже стану ныряльщицей. Внушает мне, что я должна хорошо учиться в школе, а потом поступить в университет и добиться успеха в жизни, которого она не смогла достичь из-за меня. Что я должна стать врачом, или адвокатом, или преподавателем лицея – в общем, получить хорошую профессию. Ну или в крайнем случае менеджером в офисе. Но я вовсе не хочу заниматься такой работой, где нужно каждый день ходить в одно и то же место, выполнять приказы вздорной и злобной начальницы, а по вечерам возвращаться к себе и ложиться спать. Мне нравится то, чему учит меня море и эти старухи-ныряльщицы, когда они выходят из воды, разводят костер из досок у стены барака и раскладывают на черном камне, под лучами заходящего солнца, сокровища морских глубин – переливчатые раковины морских ушек, узкие черные ракушки с мидиями, морские звезды, каракатицы. Мне кажется, на дне моря скрывается целый мир, волшебный мир, непохожий на все, что мы видим на суше. Этот мир не назовешь сухим и твердым, он не ранит кожу или глаза, там все течет и скользит, медленно и плавно. О море сложено много легенд – например, история одной старухи, которую спас от тигра морской дракон, или сказки о чудовищах, глотающих моряков, – в общем, все, что рассказывают детям. Но такие истории не по мне. Море я себе представляю скорее дверью в иной мир, в страну, где все голубое, светлое, но в то же время и мрачное; где все зыбко, но и несокрушимо, – загадочное, мерцающее царство. Холодное царство, где обитают стайки прозрачных рыбок, где и звуки совсем иные – не гомон людской речи, не подозрительные или угрожающие шумы, – здесь вас окружает и манит тихий шепот бездны, и, когда вы поддаетесь ее чарам, вам уже не хочется обратно, на сушу.