Читать книгу "Знак небес - Валерий Елманов"

Если к нему по-доброму, то и он щедрость способен проявить. Исаак может даже подарить шкурку… лисью, нет, заячью, если человек сильно замерз. Только не надо во время этой просьбы махать у него перед носом мечом, да еще остро наточенным. Он и так даст одну, нет, даже две, или совсем много – три шкурки. Ему, Исааку, не жалко. Возьми, а когда согреешься – вернешь, если у тебя еще осталось чуточку совести. Если нет – ну что ж, пусть будет убыток. Бедному несчастному еврею не привыкать к убыткам.

Если хорошенько задуматься, только очень хорошенечко, таки вся жизнь человеческая – сплошной убыток, а у купца – двойной. Этому дай, здесь заплати, тут заплати – расстройство, а не жизнь. А если налетят морские грабители, то и вовсе.

Он оглянулся назад, на корму, где лежали, блаженно подставив лицо яркому весеннему солнышку, двое дюжих рязанских дружинников. Двое из двухсот – по десятку на каждый корабль, – которых ему дал для охраны все тот же рязанский князь, и мечтательно подумал, что, пожалуй, в этот раз он таки ничего не даст разбойникам. Не маленькие, пора научиться самим на хлеб зарабатывать.

Вот когда таких богатырей не будет рядом, тогда придется резко подобреть. Но такое вряд ли случится, ведь это первая, но далеко не последняя его поездка по княжескому поручению в те края, где ныне грозно бряцают мечами все кому не лень – от служителей Христа до гневных безумцев-рыцарей.

А корабли тем временем, поймав парусами попутный ветер, будто на крыльях неслись по волнам. Все дальше и дальше от берегов Франции, все ближе и ближе к берегам Руси.

Глава 1Тройной охват

Не многим, может быть, известно,

Что дух его неукротим,

Что рад и честно, и бесчестно

Вредить он недругам своим;

Что ни единой он обиды,

С тех пор как жив, не забывал…

А. С. Пушкин

– Дура! Дура ты и есть! – выскочил из сеней на высокое крыльцо своего терема взбешенный князь Ярослав и опрометью бросился вниз. Двое стремянных уже держали под уздцы оседланного жеребца.

Вздевая в стремя ногу, Ярослав мрачно покосился наверх, в сторону терема, чуть замешкался.

– Хоть бы для приличия вышла, – буркнул он зло, уже садясь в седло, еще немного помедлил, но, так и не дождавшись появления княгини Ростиславы, в сердцах с маху хлестнул коня.

За воротами терема переяславского князя уже ждала дружина. Была она невелика – сотни четыре, не больше. К тому же и сами вои в ней были уже не те, с прежними не сравнить. Но где они, прежние-то?

Добрая треть их осталась лежать еще под Липицей, в сече с полками старшего брата Константина и своего же родного тестя Мстислава Удатного. Но тот урон был еще восполним.

А вот в битве под Коломной с рязанским князем Константином дружина полностью полегла. Тех, что тогда от погони ушли вместе с Ярославом, почитай, и двух десятков не наберется. Ярослав окинул мрачным взором своих новоявленных воинов. «Мечом не рубят – машут лишь, да и копьецом с луком тоже не больно-то владеть могут, а впрочем, что уж там про мечи и прочее языком молоть, когда иной после скачки лихой за зверем лесным к вечеру вовсе ногами не владеет, враскорячку к костру бредет, – он с тоской вздохнул. – Так бы и врезал неумехе окаянному, чтоб вдругорядь в седле грамотно сидел».

Оно, конечно, погонял князь их изрядно, кое-чему и научил, ан все не то. И опять-таки самое главное – неопытные они пока. Почитай, ни у кого из новиков[26]ни единой боевой сшибки не было. Тьфу, да и только.

Ярослав еще раз оглянулся на свой терем, и лицо его исказила кривая ухмылка. «Вышла все ж таки. Поняла, поди, неправоту свою, ан поздно уже».

Определенная неловкость все равно ощущалась. Уж больно плохое расставание у него с женой получилось. Но с другой стороны взять – чья здесь вина? Явно ведь не его. Он-то как раз мирно хотел проститься. Подумаешь, слово неосторожное сказал. Так и то не про нее, а про девку-холопку неловкую, что охромела с этой зимы.

Ну, куда ей у княгини переяславской в услужении быть, когда нога вовсе, почитай, не сгибается. Он же не со зла предложил со двора ее выгнать, а взамен сразу пяток рязанских девок привезти – о Ростиславе заботу в кои-то веки проявил. А что получил в ответ?

Ярослав припомнил недавний разговор и зябко поежился.

– А ежели бы твоя любимая сука Крыня охромела, ты бы ее тоже со двора… пинками? – спросила княгиня в ответ звенящим шепотом.

В глазах же ее вся синева вдруг напрочь исчезла, один черный угль в зрачках остался.

И невдомек бабе, что таких сук смышленых да резвых, как его Крыня, днем с огнем не найти, а холопок, ничем не хуже хромой Вейки, на торжище в базарный день пук за куну. Оно, конечно, жаль девку, но ведь не сам же он ей ногу эту сломал – дерево упало. Теперь уж ничего не исправишь.

А ныне с нее проку нет. И не поймешь подчас, кто кому больше прислуживает: то ли холопка княгине, то ли наоборот. Разве это дело? Опять-таки и первая размолвка после возвращения Ростиславы из Новгорода тоже из-за Вейки этой окаянной произошла.

Ну, виданное ли дело – столь долгое время не виделись, а она, едва приехав, как уселась у ее изголовья, так, почитай, пять дней и просидела. Да и две ночи первые там же проторчала. Хороша женка, нечего сказать.

Да и потом тоже – хоть не вспоминай. Он смердов в поруб сажает – ведь утаивают дань княжью, стервецы, ссылаясь на недород в полях, а она им туда еду таскает. Через неделю вытащили их из ямы, думал, поумнели на корках хлебных да воде, а глянул – рожи-то у страдальцев еще глаже стали.

С голоду опухли? Не похоже, да и на ногах твердо стоят. Начал дознаваться, кто им подсоблял, стражу виноватил поначалу, а это, оказывается, женка родная свое милосердие явила. Кто, спрашивается, ее о том просил?!

Нет, по дому, по слугам и прочим хозяйственным делам ее попрекнуть не в чем. Да и распоряжается она умеючи – знает, на кого прикрикнуть, кому указать, кого поправить, а кого и вовсе взашей прогнать. Тут она молодец.

Но ведь если бы все двором и кончалось, а то ведь и в его дела нос сует. И ведь чуть ли не с самой свадьбы у нее такое. Больно много воли тестюшка ей в девичестве дал, не иначе. И тоже всегда с вопросами – дескать, поясни, а то невдомек. Начинаешь же втолковывать глупой бабе, и после пятого-шестого ответа чувствуешь себя дурнем, соломой набитым.

Конечно, все это она только наедине творит, когда сраму княжеского никто не видит, но перед самим собой все равно неловко. Да князь он в конце-то концов или смерд неумытый, что она его так в собственную дурость носом тычет?! И никак не поймет, глупая баба, что все равно будет именно так, как сам Ярослав повелел. Плохо ли, хорошо ли, но по его слову, а не по ее. Неужто она считает, что он станет перед нею в своих ошибках сознаваться?!