Читать книгу "Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - Робин Слоун"

– Записывайте имя, время, название книги, – продолжил он, похлопав по бумаге, – но кроме того, как я сказал, поведение и внешний вид. Мы ведем записи о каждом читателе и о каждом клиенте, который может стать читателем, чтобы видеть их прогресс.

Помолчав, он добавил:

– Некоторые работают и впрямь очень усердно.

– А что они делают?

– Как что?

Пенумбра вскинул брови. Как будто ничего нет более очевидного.

– Читают, мой мальчик!

В общем, на страницах журнала под названием NARRATIO и под номером IX я стараюсь вести полную и ясную хронику всего, что происходит во время моего дежурства, лишь изредка позволяя себе литературные изыски. Наверное, можно сказать, что правило номер два не универсально. Одну странную книгу в магазине Пенумбры мне трогать разрешено. Ту, которую я сам пишу.

Приходя утром, Пенумбра расспрашивает меня о посетителях, если они были. Я зачитываю ему журнал, он кивает, слушая мои заметки. Но потом решает копнуть поглубже:

– Добротное описание мистера Тиндэлла, – резюмирует он. – Но скажите, заметили ли вы: у него перламутровые пуговицы на пальто? Или роговые? Может, металлические? Медные?

Да, согласен: это странно, что Пенумбра ведет такую канцелярию.

Я не могу представить, какая тут может быть цель, пусть даже самая безнравственная. Но у людей, перешагнувших определенный возраст, уже как-то не спрашиваешь, зачем они делают те или иные вещи. Боязно. Вот, к примеру, спросишь: «А собственно, мистер Пенумбра, зачем вам знать, какие пуговицы у мистера Тиндэлла на пальто?», – а он молчит, трет подбородок, повисает неловкое молчание, и вы оба понимаете, что он просто забыл.

А если возьмет и в ту же секунду уволит?

Пенумбра себе на уме и ясно дает понять: делай, что велено, и не задавай вопросов. Мой приятель Аарон на прошлой неделе вылетел с работы и собирается домой в Сакраменто, жить с родителями. В нынешней экономической ситуации я не стал бы испытывать терпение Пенумбры. Мне нужно это место.

А пуговицы у Тиндэлла нефритовые.

Мэтрополис

Чтобы круглосуточный магазин мистера Пенумбры не закрывался ни на минуту, хозяин и два продавца делят сутки на три части, и мне достался самый темный кусок. Себе Пенумбра забрал утро – наверное, это время можно было бы назвать часом пик, только у этого магазина никаких пиков не бывает. Я к тому, что один посетитель – уже событие, а этот одиночка с равной вероятностью может забрести как в час пополудни, так и в полночь.

В общем, я передаю эстафету за стойкой Пенумбре, а принимаю ее от Оливера Гроуна, тихони, который несет ее сквозь вечерние часы.

Оливер высок и дороден, с мощными конечностями и здоровенными ступнями. У него кудрявые медно-рыжие волосы, а уши торчат перпендикулярно голове. В другой жизни он, наверное, играл бы в футбол, греб на гонках или отсеивал публику из низших классов на входе в клуб по соседству. В этой жизни он студент магистратуры в Беркли, изучает археологию. Оливер готовится в музейные кураторы.

Он флегматичен – даже слишком для такой комплекции. Говорит короткими простыми фразами и всегда как будто думает о другом, о чем-то давнем и/или далеком. Оливер грезит об ионических колоннах.

Знания у него глубокие. Как-то вечером я погонял его по книге «Ткань легенд», выдернутой с нижней полки куцего исторического стеллажа Пенумбры. Я закрывал ладонью подписи, показывая ему только фотки:

– Минойский бычий тотем, тысяча семьсот лет до нашей эры, – чеканил он.

Точно.

– Кубок из Бас-Юс, четыреста пятьдесят лет до нашей эры. Может, пятьсот.

Верно.

– Черепица, шестисотый год. Должно быть, корейская.

Опять в точку.

По итогам теста Оливер дал десять правильных ответов из десяти. Мне стало ясно, что его мозги просто работают в другом временном масштабе. Я едва могу вспомнить, что ел вчера на обед, а для Оливера в порядке вещей знать, что творилось за тысячу лет до Рождества Христова и как это все выглядело.

Я завидую ему. Сейчас мы с Оливером равны: у нас идентичные должности, и мы сидим на одном и том же стуле. Но скоро, оглянуться не успеешь, он перешагнет на новую, весьма серьезную ступень и рванет вдаль. Он найдет себе место в большой жизни, потому что хорошо знает свое дело – и речь не о скачках по стремянкам в полузаброшенной книжной лавке.

Каждый вечер я прихожу ровно в десять и застаю Оливера за стойкой неизменно читающим: книгу с заглавием типа «Хранение и уход за керамикой» или «Атлас наконечников стрел доколумбовой Америки». Всякий раз я барабаню пальцами по темной крышке стойки. Он поднимает глаза и говорит: «Привет, Клэй». Всякий раз я сменяю его за стойкой, и мы на прощание киваем друг другу, как солдаты – как люди, которым очевидно положение друг друга.

Моя смена заканчивается в шесть утра – не самое удобное время для поиска приключений. Обычно я отправляюсь домой и читаю или режусь в игры. Я бы сказал, что расслабляюсь, но вообще-то ночные смены у Пенумбры совсем не напрягают. Так что я просто убиваю время, пока не проснутся соседи по квартире.

Мэтью Миттельбранд – наш приглашенный художник. Худой, как палка, бледный и живет по странным часам – даже страннее моих, потому что они менее предсказуемы. Зачастую мне не приходится утром дожидаться его пробуждения: наоборот, придя, я вижу, что он еще не ложился, корпя над новым проектом.

Днем (более или менее) Мэт трудится на ниве спецэффектов в «Индастриал лайт энд мэджик», в Президио[4], ваяет бутафорию и декорации для фильмов. Ему платят за придумывание и изготовление лазерных ружей и замков с привидениями. Но – и это по-настоящему впечатляет – Мэт не прибегает к помощи компьютеров. Он из вымирающего племени художников по спецэффектам, до сих пор работающих с ножницами и клеем.

Все время, не занятое работой, Мэт трудится над различными собственными затеями. Работает он с фантастическим усердием, час за часом, бросая время, будто сухие сучья в огонь, истребляя начисто, сжигая дотла. Спит он недолго и чутко, бывает, просто сидя в кресле, а то вытянувшись в позе фараона на кушетке. Сущий эльф из сказки или какой-то маленький джинн, только его стихия не воздух и не вода, а воображение.

Последний проект Мэта – самый масштабный, грозящий вскоре вытеснить и меня, и кушетку. Он уже захватывает гостиную.

Мэтрополис, как зовет его автор, сделан из коробок, банок, бумаги и пены. Это игрушечная железная дорога без самой дороги. Несущий ландшафт – крутые холмы, сотворенные из полистироловых упаковочных шариков, стянутых металлической сеткой. Он зародился на садовом столике, потом Мэт добавил еще два, разного роста, эдакие тектонические плиты. На настольной местности раскинулся город.