Читать книгу "Первые ласточки - Элизабет Вернер"

Последний разделял участь всех младших сыновей тех родов, имения которых представляют собой майорат. Не имея состояния, он был в полной зависимости от старшего в роде, во всяком случае до тех пор, пока не завоюет себе известность.

Правда, так было не всегда; наоборот, когда Освальд появился на свет божий, родители приветствовали его как будущего наследника майората. Тогдашний глава рода, отец Эдмунда, был бездетным и стал вдовцом в уже довольно преклонном возрасте; поэтому его единственный брат, значительно моложе его, служивший в армии, мог с полным правом считать себя будущим наследником, и ему казалось особым счастьем, что у него родился сын. До этого у него были только дочери, умиравшие в очень раннем возрасте. Дядя радостно приветствовал событие, обеспечивавшее продолжение его рода, и в течение первых лет жизни виды на будущее маленького Освальда были самыми блестящими.

Но вдруг произошли совершенно неожиданные изменения. Старый граф, которому стукнуло уже далеко за шестьдесят, женился вторично на двадцатилетней девушке. Молодая графиня была прекрасна, но из обедневшей, хотя и благородной семьи. В то время рассказывали, что ее родственники предпринимали всевозможные меры, чтобы добиться этой очень выгодной партии, хотя этот брак не мог удовлетворить влечение сердца молодой девушки, тем более что он разрывал, как утверждали многие, союз двух любящих сердец. Что здесь больше подействовало – принуждение или уговоры, – никто этого не знал; как бы то ни было, молодая девушка согласилась на брак, дававший ей завидное положение в свете. Старый граф Эттерсберг настолько отдался так поздно вспыхнувшей страсти, что забыл все остальное, и когда судьба послала ему неожиданное счастье – держать в руках наследника майората, прекрасная и умная женщина была полновластной хозяйкой.

Понятно, что младший брат с большим огорчением почувствовал крушение своих надежд, и также понятно, что он не питал особенных чувств к невестке. Прежние сердечные отношения, существовавшие между братьями, сменились холодностью и отчуждением, которые продолжались до смерти младшего. Он и его жена вскоре умерли друг за другом, и осиротевший мальчик был взят в дом дяди, где воспитывался вместе с молодым наследником майората.

Но старый граф Эттерсберг ненадолго пережил брата. В своем завещании опеку над сыном и племянником он передал шурину, брату жены, всегда помогавшему сестре, когда ей бывала необходима помощь мужчины.

В общем, это завещание давало графине полнейшую свободу и самостоятельность, она сама управляла всеми имениями и следила за воспитанием обоих мальчиков.

Теперь оно было завершено; граф Эдмунд в течение зимы вместе с двоюродным братом долго путешествовал по Франции и Италии и наконец возвратился домой, чтобы ознакомиться с управлением своих имений, за которое он должен был взяться сам после наступления совершеннолетия, между тем как Освальд готовился поступить на службу.

На следующий день по приезде обоих молодых людей погода улучшилась, небо прояснилось, но все выглядело еще совершенно по-зимнему. Графиня с сыном сидела в своем будуаре. Несмотря на сорокапятилетний возраст, она сумела сохранить почти всю свою ослепительную красоту. В этой благородной, почти девичьей фигуре трудно было предположить мать двадцатичетырехлетнего сына, тем более что они были совершенно не похожи друг на друга. Эдмунд со своими темными волосами и глазами, с бурной горячностью и веселостью, выражавшимися в каждом жесте и в каждом слове, был полнейшей противоположностью своей прекрасной матери, белокурые волосы и голубые глаза которой великолепно гармонировали с холодным спокойствием, обычно присущим ей. Лишь по отношению к своему любимцу оно уступало место более теплому выражению.

Молодой граф, по-видимому, только что окончил свою исповедь о приключениях, которые Освальд называл «безумиями», но, должно быть, ему без особых усилий удалось получить прощение, так как мать хотя и качала головой, но заговорила скорее с нежностью, чем с упреком:

– Ах ты своевольник! Пора тебя опять прибрать к рукам. Ты, кажется, на свободе совсем забыл о материнской узде. Выдержишь ли ты ее снова?

– Если она будет в твоих руках всегда! – заверил ее Эдмунд, с чувством поднося к губам ее руку, но затем, опять впадая в свою прежнюю беспечность, продолжал: – Я заранее предсказывал Освальду, что приговор мне будет милостивым. Я знаю свою маму.

Лицо графини омрачилось.

– По-видимому, Освальд был не на высоте своих обязанностей, – возразила она. – Я ви-дела это уже по твоим письмам. Как старший и более благоразумный, он должен был всюду сопровождать тебя, а вместо этого он давал тебе полную свободу. Если бы твой собственный характер не предохранял тебя от более дурного, чем просто глупости, Освальд, наверное, тоже не сделал бы этого.

– Ну, предупреждал он достаточно, – вступился Эдмунд, – и я сам виноват, если не слушал его. Но теперь прежде всего один вопрос, мама! Почему Освальд сослан в боковой флигель?

– Сослан? Что за выражение! Ты ведь видел перестановку, которую я сделала в твоих комнатах. Разве тебе не нравится такое обновление?

– Да, но…

– Тебе необходимо теперь жить в отдельном помещении, – перебила графиня сына. – Когда ты, как хозяин майората, примешь свои имения, тебе будет неудобно находиться в одних комнатах с двоюродным братом. Он сам поймет это.

– Но для этого не надо было загонять его в старое здание, которым пользуются только в исключительных случаях, – заметил Эдмунд. – В замке комнат достаточно. Твое распоряжение оскорбило Освальда; я ясно видел это. Возьми его обратно, прошу тебя.

– Я не могу сделать этого, не показавшись смешной в глазах прислуги, – сказала графиня. – Если ты хочешь пойти наперекор моему приказанию, можешь сделать это.

– Мама! – с недовольством воскликнул молодой граф. – Ты ведь знаешь, что я никогда не вмешиваюсь в твои распоряжения. Но это было ни к чему; Освальд и без того покинет нас через несколько месяцев.

– Да, осенью! До тех пор мой брат предпримет необходимые меры, чтобы открыть ему доступ на государственную службу.

Эдмунд уставился в пол.

– Мне кажется, у Освальда другие планы на будущее, – неуверенно проговорил он.

– Другие планы? – повторила графиня. – Я не хочу думать, что он вторично нас не послушает. Тогда, когда речь шла о вступлении его на военную службу, только ты вырвал у меня согласие на его отказ от этого. Ты всегда был на его стороне. Тогдашнего его упрямства я не простила ему до сих пор.

– Это было вовсе не упрямство, – защищал брата Эдмунд, – а только убеждение Освальда, что, как офицер и представитель старого дворянского рода, он не смог бы служить, не пользуясь в течение очень продолжительного времени моей поддержкой.

– Которую ты ему и оказал бы с лихвой.

– Но которую он ни за что не хочет принять. Он обладает несокрушимой гордостью.

– Скажи лучше – несокрушимым высокомерием, – возразила графиня. – Я знаю это; мне пришлось бороться с этим с того самого дня, когда он вошел к нам в дом. Если бы мой муж не завещал, что он должен учиться и путешествовать вместе с тобой, я никогда не оставляла бы тебя в его обществе. Он никогда не был мне симпатичен. Я не выношу этих холодных, испытующих, настороженных взглядов, которые за всем следят и от которых не может укрыться ничто, даже самое сокровенное.