Читать книгу "История странной любви - Лариса Райт"

Тут Вика, конечно, лукавила. Она просто делала в этой жизни то, что любила делать и в чем разбиралась. Дочь она тоже любила, но мысли о настольных играх или чтении сказок всегда навевали на нее тоску. А вот новые рабочие проекты, заманчивые идеи и творческие планы заставляли глаза гореть, а сердце радостно биться. Вика, увы, не относилась к тому типу людей, кто на вопрос о своих самых больших достижениях уверенно отвечает: «Мои дети». Она, честно говоря, считала таких особей довольно странными. Конечно, услышать это из уст матери Билла Гейтса, или Ильи Репина, или Константина Станиславского – это одно, но, простите, слышать такое от неизвестной и малоуспешной личности – по меньшей мере нелепо. В активе у взрослого человека могут быть отличные роли в кино и театре, замечательные бизнес-проекты, чудесные благотворительные акции, а вот что получится из его отпрыска, пока еще неясно. Посему Вика полагала, что возгордиться Лялькой, если та, конечно, даст ей повод, она еще успеет, а пока ей, Вике, следует гордиться теми проектами, которые ей уже удалось претворить в жизнь.

Она как-то не задумывалась над тем, что для того, чтобы проект стал успешным, она вкладывает в него очень много сил не только физических, но и душевных. А вот с Лялькой привыкла обходиться минимумом усилий и думала, что та всем довольна. А взбрыки, выкрики, злые глаза и хамское поведение – издержки возраста. Пройдет. Во всяком случае, у Ляльки как раз есть повод гордиться собственной матерью: всего добилась сама, и доченьке своей заранее гладенькую дорожку проложила. Захочет – станет экономистом, захочет – врачом. Да кем захочет, тем и станет, в конце концов! У Вики денег хватит и на Оксфорд, и на Гарвард, и даже на шоу-бизнес. Почему бы и нет? Может, Ляльке взбредет в голову перекраситься, например, в голубой и назваться певицей Блю. Что ж, конкуренция с Пинк дочкиному самолюбию пойдет только на пользу. Сомнения в том, что она проиграет битву, ее никогда не посещали. Само их наличие она уже считала залогом проигрыша. А вот если идея захватывала целиком и не оставляла места ненужным колебаниям, то успех был в кармане! Так что с Лялькиным превращением в суперзвезду все могло получиться очень даже неплохо. Если, конечно, удастся наладить отношения. Впрочем, над этим можно поработать уже сейчас. Вика осторожно постучала в закрытую дверь и произнесла так ласково, как только умела:

– Лялечка, открой дверь, пожалуйста.

Ключ повернулся в замке так быстро, словно Лялька стояла у двери и ждала этих слов. Однако выражение ее лица – нахмуренное и обиженное – не обещало ничего хорошего. Как, впрочем, и голос, которым она произнесла:

– Ну?

– Что значит – «ну»?! – с ходу завелась Вика, но осеклась, подумав, что начинать примирение с очередной нотации – не самый лучший способ добиться желаемого. – Ляль, я понимаю, тебе тяжело и неприятно, но, наверное, ты права: наши отношения с Сережей…

– Мне нет никакого дела до ваших отношений, – фыркнула дочь, но прежняя воинственность исчезла из ее голоса.

– И все-таки ты должна понять, что в отношениях двоих не бывает так: что один кругом виноват, а другой полностью прав. Слышишь?

Лялька стояла, отвернувшись к окну, и вертела в руках наушники, словно раздумывала: послушать мать еще какое-то время или отключить ее более приятной музыкой?

– Ляль, это наше дело, и мне жаль, если тебе больно из-за этого расставания.

– Мне? А я тут при чем? Сережа ушел от тебя, а не от меня. Мы с ним, между прочим, завтра в театр идем, а послезавтра он меня в музей поведет, – она нацепила на лицо скучающее выражение, – будем образовываться импрессионистами.

Вика ощутила тревогу. Конечно, муж не был похож на педофила, да и относился к Ляльке всегда, как к собственной дочери. Да нет, если бы было что-то такое, то Вика определенно заметила бы. Да и Лялька наверняка рассказала бы. А вдруг нет? Современные дети – они такие странные. Не поймешь, что у них на уме. Или уже не дети?..

Вика испуганно смотрела на дочь: подросток, конечно, но уже вполне сформировавшийся. И бедра присутствуют, и грудь имеется. Губки пухлые, глаза с поволокой. Конечно, мужчины могут засматриваться. Пойди разбери: четырнадцать лет этой конфетке или все восемнадцать.

Но Сережа! Сережа! Да быть не может! Или все-таки может?..

– Кстати, он обещал познакомить меня со своей новой, – нарочито равнодушно бросила Лялька и вызывающе взглянула на мать. Вика усмехнулась:

– Это жестоко.

– Ничего. Ты же у нас сильная.

– А ты никогда не задумывалась над тем, что, возможно, мне надоело быть сильной…

– Что-то непохоже.

Вика вздохнула. Лялька снова была права.

Ей нравилось ощущение власти над обстоятельствами и людьми. Она любила решать и командовать, и мысль о том, что у мужа есть другая женщина, была ей неприятна в основном потому, что появилась она без ее, Викиного, на то благословения.

Лялька между тем продолжала:

– Если бы ты не хотела быть сильной, ты бы перестала еще тогда.

– Когда это «тогда»?

– Тогда, когда ушел папа.

Вика устало опустилась на стул. Для этого ей пришлось поднять плюшевого мишку и посадить его к себе на колени.

«Вообще-то это я от него ушла, хотя Ляльке это никак не втолкуешь».

– Дожила, – произнесла она вслух, – собственный ребенок в роли прокурора.

– А разве я не права? – Лялька спросила уже спокойно, без прежней нервозности. Видимо, мирный настрой матери заставил и ее перейти от военных действий к переговорам.

– Нет, Лялечка, ты не права.

На этом Вика остановилась, хотя не сказала главного. Не сказала: «Я должна была перестать гораздо раньше».

Дочь потеряла интерес к разговору. Она улеглась на кровать, вставила наушники и, прежде чем включить музыку, заявила:

– Короче, со мной все в порядке. Ваши отношения с Сережей – это ваши отношения. Из моей жизни он исчезать не собирается. Во всяком случае, пока. Посмотрим, конечно, что за мамзель он завтра с собой приведет. Я тебе расскажу, хорошо?

– Хорошо, – озадаченно кивнула Вика.

Похоже, она добилась своего. Лялька согласилась на потепление в отношениях и даже решила возложить на себя функции лучшей подруги собственной матери. За неимением таковых, можно было и позволить ей поиграть в эту игру. Если мир возможен только при выворачивании душ наизнанку, Вика готова чуть-чуть приоткрыть завесу. Но только немного, лишь на малую толику, а на душевный стриптиз пусть не рассчитывает ни Лялька, ни кто-либо другой. Все эти слезы, сопли, признания и женские разговоры о «чем-то важном» Вика терпеть не могла. Больно тебе, неприятно, обидно? Отряхнись и иди дальше. В обиде не застревай, соплей не жуй, и все будет хорошо!

Требовательной и жесткой Вика была не только к другим, но и к самой себе. И жесткость эта часто себя оправдывала. Да, она не позволяла расслабиться, но она и помогала не пасовать перед трудностями, не сгибаться перед обстоятельствами и не утопать в жалости к себе тогда, когда очень этого хотелось. Людей, пролеживающих часами на кушетках психоаналитиков, Вика считала, либо симулянтами, либо бездельниками, либо глупцами, не жалеющими собственных денег и времени. «Сам себе не поможешь – никто не поможет», – любила повторять она и всегда неукоснительно следовала этому девизу.