Читать книгу "В сетях любви - Сесилия Грант"

Он сжал табакерку в кулаке, потом снова раскрыл ладонь, покачал ею, и металл заблестел в лунном свете.

Он слишком много размышляет весь вечер. Все его надежды на выигрыш рухнут, если он не вернет себе хладнокровие. Он положил табакерку обратно в карман.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Поддавшись импульсу, он поспешно вернулся в кресло и подобрал под себя ноги, чтобы лунный свет не падал на ботфорты. Безотчетный рефлекс, который вырабатывается у человека на войне. И сейчас он сработал вовсе не потому, что французы взяли за правило время от времени подкрадываться под покровом ночи и убивать. И не потому, конечно, что шаги таили угрозу.

Просто по коридору шли двое человек, причем один ступал легче, чем другой, и они точно направлялись сюда. Мужчина и женщина. Как же он раньше не сообразил! Ведь он сам в дни беззаботной юности точно так же сбегал от компании в какую-нибудь погруженную в полумрак комнату.

Он собрался было встать, но что-то остановило его. Возможно, нежелание оказаться в неловкой ситуации, когда придется объяснять, почему он сидит тут один, в темноте. Или упрямство — с какой стати ему освобождать территорию для тех, кем движут грязные цели? Как бы то ни было, он остался сидеть. Судя по шагам, эти двое вошли в комнату. Более высокая фигура протянула руку к ручке, чтобы закрыть дверь, и Уилл успел заметить, как в свете коридора блеснула запонка с зеленым камнем.

Роанок и его любовница. Или, вероятно, Роанок и какая-то другая женщина, что больше похоже на правду. Если учесть, что мистер Квадратная Челюсть может развлекаться с любовницей дома, на досуге, не таясь по углам. Дверь закрылась, и Уилл отказался от идеи быстро уйти. Сейчас они займутся своим делом, и он выберет момент, когда их внимание будет отвлечено. Возможно, он попробует выяснить, кто эта дама, — хотя зачем ему это? Если Роанок предал мисс Слотер, его это не касается. Может, стоит занять место рядом с ней за ужином и, бросая пространные намеки и ужасаясь, рассказать ей, что он видел?

Вопрос спорный. Пара прошла прямиком в эркер, и Уилл сразу узнал женщину по осанке. Она держалась прямо и немного откинувшись назад, как будто отстранялась от всего, что окружало ее. Они стояли так близко, что он мог дотронуться до ее юбок. Слава Богу, их глаза еще не привыкли к темноте. Кольца штор проскребли по карнизу, и поток лунного света, упавший из окна, превратился в узкий лучик. Потом наступила тишина, нарушаемая редкими шорохами. То, чем они занимались, не требовало разговора.

Без сомнения, нашлось бы много мужчин, которые порадовались бы тому, что стали случайными свидетелями такого события. Жаль только, что Уилл никому не может уступить свое место. Надо же, он хотел четверть часа провести в тишине и покое, а теперь должен расплачиваться за это желание, придумывать, как бы незаметно сбежать отсюда, хотя права занимать эту комнату у него по всем меркам больше, чем у этих двоих.

Ждать больше нельзя. Еще тридцать секунд — и их глаза привыкнут к темноте. И они заметят его.

К шороху прибавился еле слышный шепот. Он осторожно положил руки на подлокотники и сжал их. Двадцать секунд, не больше.

Смешать карты этой сексуально озабоченной парочке. А главное, смутить женщину, наказать за то, что позволила мистеру Квадратная Челюсть попользоваться ею после того, как он без зазрения совести расписывал знакомым ее достоинства. Неужели у нее совсем нет гордости? Если нет, то и беречь нечего. Зря он упрекал Каткарта в некорректности.

Девятнадцать, двадцать. Судя по звукам, они полностью поглощены друг другом. Он осторожно приподнялся в кресле, наклонился вперед и выглянул из-за книжного шкафа, желая убедиться, что они его не замечают.

И замер.

Он был готов к чему-то омерзительному, к грубому совокуплению хама, охваченного похотью, и шлюхи, научившейся своему ремеслу у миссис Пэрриш. Хотя то, что происходило, и в самом деле было омерзительно. И само бегство этой парочки в библиотеку, и сам Квадратная Челюсть, лапающий свою любовницу, — все это вызывало у него отвращение.

Однако увиденное… смутило Уилла, если это правильное слово. Он понял одно: «омерзительно» неприменимо к этой женщине.

Она стояла спиной к шторе с закрытыми глазами и поднятой головой и раскачивалась в сладостной неге. Неожиданно она подняла вверх руки — без перчаток и с необыкновенной грацией сплела запястья. Как танцовщица из сказки, которая зачаровывала мужчин, а потом отрубала им голову. Ее обнаженные пальчики сомкнулись на складке шторы, и он представил, как она мнет бархат, плотный и шелковистый, такой нежный, что хочется урчать от удовольствия. А еще он представил, каково это — быть тем самым бархатом, зажатым в ее руке. Он так увлекся грезами, что не заметил, как вцепился в угол книжного шкафа.

Его взгляд поднялся от ее руки на лицо. Кажется, он не считал ее красавицей? Сейчас, в лунном свете, вернее, в скудных его остатках, ему открылась истина. Ее резкие черты — подбородок, нос, скулы — смягчились и приобрели удивительную гармоничность. Бледная кожа напоминала опал на дне озера с прозрачной чистой водой. Бледное горло. Бледные плечи. Бледная грудь совершенной формы, выступающая из съехавшего корсажа. Однако он не позволил себе задержать взгляд на ее груди. Надо убираться отсюда, причем поскорее.

Еще один, последний взгляд на ее лицо. Она слегка склонила голову влево, потом вправо, как будто разминала затекшие мышцы шеи. Затем она выпрямилась, и сочетание света и тени на ее лице снова изменилось. Она открыла глаза и посмотрела прямо на него.

Ничего не сказала, не отпрянула от своего любовника, не стала лихорадочно поправлять корсаж, не прикрыла грудь руками. Лишь расширившиеся глаза свидетельствовали о том, что ей известно о присутствии постороннего. И этого короткого мгновения, одной-двух секунд хватило, чтобы он почувствовал себя полнейшей скотиной.

Руке стало больно — так сильно он сжал угол шкафа. Он не мог отвести взгляд, не говоря уже о том, чтобы извиниться, поклониться и выйти из комнаты. Он стоял неподвижно, будто его пригвоздили к месту, а она тем временем успела вернуть себе самообладание. Теперь ее лицо не выражало ничего, кроме вызова: «Осуди меня, если посмеешь». Но вскоре и это выражение исчезло. Она стала смотреть сквозь него, мимо него, вдаль.

Он перестал быть объектом ее внимания. Наблюдает он за ней или нет — ей это было совершенно безразлично. Она опустила руки — опять же с удивительной грацией танцовщицы — и положила их на выпуклые бицепсы Роанока. Он целовал ее плечи и шею, пока продолжался этот короткий обмен взглядами, а потом принялся задирать юбку.

Уилл наконец-то оторвал руку от угла шкафа. Он не желал видеть, что последует позже. Он с радостью увидел бы это в своих мечтах, а наблюдать это наяву было мучительно.

Им неожиданно овладел приступ упрямства, который заставил его поклониться. Пока он на цыпочках шел к выходу, она и Квадратная Челюсть не смотрели в его сторону. Приоткрыв дверь, Уилл с облегчением закрыл ее за собой и выскользнул в коридор.

К ужину они не появились. Уилл отведал три блюда, но мучивший его внутренний голод так и не унялся.