Читать книгу "Я умер вчера - Александра Маринина"

– Спасибо, – кивнула она, – я буду вампризнательна.

В машине Уланов снова стал молчаливым и хмурым, от недавнегооживления не осталось и следа. Нет, ни в каких попутчиках и собеседниках он ненуждался, это точно. Зачем же тогда повез ее домой?

– Александр Юрьевич, у вас никогда не возникало ощущения,что с вашей программой не все в порядке? – спросила Настя наобум.

– Нет, – резко ответил тот. – Что может быть не впорядке с программой? Выражайтесь яснее, пожалуйста.

– Попробую. Погибли двое ваших сотрудников. Это не плодбольного воображения, это неоспоримый факт. Взрывное устройство было заложено вмашину Андреева, в его личную машину, а не вашу «разгонную». Иными словами,мишенью преступников, по всей вероятности, был именно Андреев, директорпрограммы «Лицо без грима». Я допускаю, что смерти его могли желать необязательно в связи с работой на телевидении, но тогда мы с вами должныпризнать, что он занимался еще какой-то деятельностью, хотя почему-то ни вы, никто-либо другой из вашей команды об этой деятельности ничего не знает. Илизнает, но не говорит, что, согласитесь, тоже непонятно и весьма подозрительно.Если же злоумышленники имели в виду убить не только его, но и Бондаренко, онидолжны были знать, что директор и корреспондент в это время и на этой машинепоедут вместе. И тут я вынуждена делать вывод о том, что кто-то из вашегоближайшего окружения в студии либо сам поработал с машиной Андреева, либо далзаинтересованным лицам информацию о планах Виктора и Оксаны. Вам какой вариантбольше нравится?

Уланов ответил не сразу, и Насте показалось, что он мысленноповторяет то, что она сказала, пытаясь обдумать и осознать услышанное.

– Никакой не нравится, – наконец подал голостелеведущий. – Я не вижу, зачем кому-то понадобилось убивать Виктора иОксану, ни вместе, ни по отдельности. Почему бы вам не подумать над версией обошибке преступника? Машина у Вити была самая обычная, «Жигули» седьмой модели,и цвет ходовой – белый. Может быть, взрывной механизм просто подложили не в тумашину?

– Мы работаем над этим. Владельцы всех машин, находившихся втот момент поблизости, сейчас проверяются. Скажите, Александр Юрьевич, междуАндреевым и Бондаренко не было близких отношений?

Уланов хмуро усмехнулся.

– Были. И что? Оксана не замужем, Виктор недавно развелся.Кому мешала их близость?

– О, вот тут вы не правы, – засмеялась Настя. –Штамп в паспорте имеет мало общего с правом на ревность. Собственно, ревностьвообще не связана ни с какими правами. Законный муж может спокойно взирать налюбовные похождения супруги, если ему так больше нравится, а брошенный многолет назад случайный любовник может до самой смерти изнывать от ревности иотчаяния.

– Возможно, – равнодушно согласился он. – Выспортом занимаетесь?

– Я? – Настя изумленно взглянула на Уланова. –Нет. С чего вы взяли?

– Просто вижу, какие у вас кроссовки. Тщательно выбранные,дорогие, а не первые попавшиеся. Современному милиционеру это по карману?

– Что вы, это муж привез из Штатов, сделал мне подарок. Самая никогда такие не купила бы, для меня это действительно дорого.

Она не только не купила бы такие «крутые» кроссовки, но иносить не стала бы, если бы не чрезвычайные обстоятельства. Настя любила носитьнедорогую удобную одежду, немаркую и не стесняющую движений, но ноги были,пожалуй, ее самым слабым местом. К вечеру, особенно в жару, они отекали, идень, проведенный в туфлях с изящной колодкой и на каблуке, превращался для неев пытку, поэтому ради физического комфорта ей приходилось, как говорится,поступаться принципами. Надевать привезенные Алексеем кроссовки она отказаласькатегорически, ссылаясь на их просто вызывающую дороговизну, и упрямо ходила вспортивных ботинках, купленных почти три года назад. Ботинки она выбирала сама,они были достаточно удобными и, главное, привычными, да и в глаза никому небросались. Но всему, к сожалению, приходит конец, и любимые ботинки не миновалиэтой печальной участи. Не далее как позавчера они развалились, причемодновременно и как-то одномоментно. Просто не выдержали очередного погружения вглубокую лужу, образовавшуюся после обильного апрельского мокрого снега сдождем. Погоревав полчаса, Настя со вздохом вынуждена была достать из шкафакрасно-синюю коробку с новыми кроссовками.

Однако господин Уланов как-то не стремится поддерживатьразговор о возможных причинах убийства своих коллег. Кроссовки ему кажутсяболее интересной темой. Или более безопасной? Если так, то сейчас он навернякаповернет разговор на Настиного мужа.

– Ваш муж бизнесмен? – спросил он.

Она с трудом сдержала улыбку.

– Нет, он ученый. Ездил читать лекции.

– По политологии?

– По математике.

– Да? А я был уверен, что русские ученые ценятся за рубежомтолько в связи с политикой или экономикой, ездят туда, чтобы рассказывать,почему у нас реформы буксуют и как трудно переходить от развитого социализма к недоразвитомукапитализму.

Настя перестала сдерживаться и расхохоталась. Уланов в ответдаже не улыбнулся, лицо его было по-прежнему хмурым и каким-то рассеянным,словно он был погружен в собственные мысли, но изо всех сил старался поддержатьбеседу, чтобы не выдать своей озабоченности. И чем же вы, господин Уланов, такозабочены? Уж не гибелью Виктора Андреева и Оксаны Бондаренко, это точно, иначевы с удовольствием продолжали бы обсуждать то, что с ними случилось. Так чемже?

* * *

Я изо всех сил старался не спешить, но до дома, где жилаКаменская, мы все-таки доехали. К сожалению, ни одна дорога не бываетбесконечной. Почему-то я вспомнил, как на четвертом курсе журфака ехал зимой наэкзамен, которого панически боялся. Был сильный мороз, троллейбус еле-еле ползпо улице Герцена, а я стоял на задней площадке, тупо разглядывая узоры напокрытом инеем окне, и мечтал о том, чтобы эта поездка длилась вечно и мненикогда не пришлось выходить на улицу, входить в здание университета,подниматься в аудиторию, тянуть билет и отвечать на экзамене. Кстати,предчувствие меня тогда не обмануло, я-таки получил тройку, первую иединственную за все пять университетских лет. Меня не спасла даже пестрящаяотличными отметками зачетка.

Хлопнула дверь, Каменская вошла в свой подъезд, и я сноваостался один. Бог даст, до дома я все-таки доеду, никакой машины, котораясопровождала бы нас от Колхозной площади до Щелковского шоссе, я не заметил,хотя всю дорогу внимательно следил за идущими сзади автомобилями. Дома, как яуже говорил, мне ничего не угрожает. Да и возле дома, пожалуй, тоже. Вряд лиВика согласится на то, чтобы меня убирали рядом с местом, где она живет. Хотякак знать… Все прожитые вместе с ней годы я был наивно уверен, что хорошо знаюсвою жену, однако теперь мне приходится в этом усомниться.

Прошло еще пятьдесят минут, и я вошел в свою квартиру. Вквартиру, в которой прожил шесть последних лет, не самых плохих в моей жизни.Господи, всего несколько дней назад все было так хорошо, мы с Викой ездиливыбирать английский сервиз, планировали празднование ее дня рождения, мечтали опоездке в сентябре на Средиземное море. Мы наконец стали выбираться избеспросветной нищеты, в которой провели всю свою молодость. Ограничивали себяво всем, откладывая каждую копейку, копили на квартиру, терпели, сцепив зубы,мою сумасшедшую мать, которая изводила Вику, желая оставаться полновластнойхозяйкой нашей крошечной давно не ремонтированной квартиры. Мы жили мечтой особственном жилье, отодвигая рождение ребенка, и наконец, сделав последнийрывок и заняв в долг недостающую сумму, купили себе жилье. Как мы радовалисьему! Спали первое время на полу, ели из одной тарелки, постепенно, с каждойзарплаты, с каждого гонорара покупая мебель, посуду, полотенца, простыни. Двагода назад мы, наконец, полностью свили гнездо. И с деньгами стало значительносвободнее, мы смогли купить машину, стали носить хорошую одежду. Сегодня я суверенностью мог бы сказать, что все мучения кончились, мы выбрались из вечныхдолгов и теперь начнем жить по-человечески.