Читать книгу "Любой ценой - Николай Дмитриев"

Он сбился и, не зная как быть, принялся рассматривать нескольких авиаторов, одновременно поднявших руки. И тут его осенило:

— Н-е-ет, господа, так не пойдет!… По родам войск пари получается и, следственно, гандикап желателен… Господа!… Предлагаю ограничить участие летунов.

— Как ограничить! — счастливо безмолвствовавший рядом с Тумановой прапорщик Щеголев возмутился.

Подумать только, весь вечер он млел, глядя на прекрасную мадемуазель, и вот, когда появилась такая прекрасная возможность, какой-то там штабс-капитан… Прапорщик рвался отстаивать свое право, но он не учел, что слишком уязвлено было самолюбие многих и потому предложение штабс-капитана все встретили злорадно-одобрительным гулом.

— Правильно… Справедливо… — начали дружно высказываться офицеры, и, верно уловив их настроение, штабс-капитан безапелляционно заключил:

— Значит, решено, господа. От авиаотряда — тоже господин поручик, как равный в чине, а господину прапорщику мой совет — быть сдержаннее…

Бедняга Щеголев по-детски зарделся от обиды, но никто этого уже не заметил, и даже мадемуазель Туманова не обратила на него внимания, целиком занятая неожиданно захватившим ее сравнением поручиков Меандрова и Думитраша…

* * *

Веселое застолье было прекращено твердой рукой Долежай-Маркова где-то в начале первого, но офицеры еще долго не расходились, прогуливаясь в темноте роскошного помещичьего сада. Были там и Рагуза с Думитрашем, но адъютант довольно быстро исчез, предупредив приятеля, что ночевать у себя не будет.

Оказавшись в одиночестве, Думитраш еще какое-то время пошатался под деревьями, надеясь встретить мадемуазель Туманову, но, довольно быстро сообразив, что его надежды беспочвенны, отправился в комнату Рагузы, спать.

Но, когда он, будучи изрядно «подшофе», добрался до этого временного пристанища, его остановил вкрадчивый голосок:

— Господин поручик…

— М-м-м… — Думитраш завертел головой и увидел, как от стены отделилась тоненькая фигурка. — Мадемуазель… Вам чего?

— Господин поручик, а вас не устроит приз попроще? — и из-под белой накидки на Думитраша сверкнули глаза-бесенки.

— Приз?… Попроще?… — Думитраш кинул взгляд вдоль пустого коридора. — Вполне…

Где-то в подсознании мелькнуло, что он вроде бы видел эту девушку за соседним столом и даже, кажется, улыбался ей, но сейчас ему было не до этого, поскольку хмель и летняя ночь дружно ударили поручику в голову. Он только помотал головой, сгреб неизвестно откуда взявшуюся мадемуазель в охапку и буквально на руках внес в адъютантскую комнату.

— Что?… Что вы делаете?… Пустите… — забилась мадемуазель, тщетно пытаясь вырваться.

— Бер-р-ру пр-р-риз… — радостно зарычал поручик и, опрокидывая доверчивую мадемуазель на кровать адъютанта, враз задрал вверх все ее многочисленные юбки.

Напрасно билась в руках поручика явно попавшая впросак мадемуазель, и когда она наконец смирилась с тем, что произошло, то (наверняка в виде отмщения за вероломство) так взялась за своего партнера, что быстро трезвеющий Думитраш сразу понял, что спать ему в эту ночь не придется…

Зато когда раннее утро заглянуло в комнату с разбросанными по углам предметами туалета и висящими на золоченом бра штанами поручика, мадемуазель самозабвенно ласкала немного подуставшего Думитраша, и глаза ее, несмотря на темные полукружья, светились искренним женским счастьем…

Взаимная нежность в конце концов достигла такого предела, что, помогая одеваться вконец обессилевшему поручику, мадемуазель влюбленно заглянула ему в глаза.

— Вы мне напишете, милый?… Записочку?… Для меня…

— Напишу… — Думитраш ронял голову и с трудом встряхивался. — Кому адресовать?…

— Просто мадемуазель Зи-Зи. Меня все так зовут. А я буду писать вам про пари… Это такой фурор… Такой фурор…

— А вдруг я выиграю? — усмехнулся Думитраш, застегивая с помощью мадемуазель портупею.

— Ну как же вы выиграете? — мило улыбнулась Зи-Зи.

— Выиграю… — еще до конца не выветрившийся хмель заставил Думитраша упорствовать. — А то мне эти летуны надоели…

— Ну и выиграете… Ну и что… — с готовностью согласилась мадемуазель и тут же ласково заглянула в глаза Думитраша. — А разве вам со мной было плохо?

— Хорошо… — кивнул Думитраш, и они крадучись выбрались из комнаты в коридор…

* * *

В старых, обжитых поместьях есть свой непередаваемый шарм. Какой бы вычурной ни была новостройка, как бы ни стремился очередной нувориш перещеголять всех, его усилия все равно остаются тщетными, и пока вековая пыль не осядет на новых стенах строения, оно не приобретет ни респектабельности, ни шарма.

Как раз таким родовым гнездом было именье графа Сеньковского, и именно этот старый дворец облюбовал германский командующий под свой штаб. Самого графа, который перед войной построил на новом месте другой дом, заверили: его семейство может и дальше спокойно жить в своем палаццо с новомодно широкими «итальянскими» окнами.

Генерал — аристократ до мозга костей, офицер в седьмом поколении, терпеть не мог всяческих новшеств (хотя признавал их как решающую силу в новейшей войне и, больше того, весьма умело ими пользовался, снискав этим благоволение и награды кайзера), в ближайшем окружении стремился поддерживать дух уж если не Тридцатилетней, то хотя бы Семилетней Войны.

Вот потому-то у парадного подъезда застыли истуканами бравые егеря, а шустрые мотоциклетки и штабные автомобили, то и дело подвозившие связных и вызванных по случаю срочного совещания командиров частей, тесно грудились на заднем дворе, дабы не раздражать самим своим видом грозного генерала.

Что же до подъезжавших один за другим командиров, то они вынуждены были тут же на скорую руку приводить себя в соответствующий вид и, поминутно отвечая на козыряния штабных, шествовать вокруг дома, дабы чинно подняться по парадной лестнице вдоль застывшей шеренги егерского караула.

И как бы ни старались прибывавшие офицеры казаться спокойно-неприступными, все равно опытный взгляд угадывал в их облике тщательно скрываемую нервозность, поскольку вызов к самому командующему да еще в столь ранний час был явлением весьма исключительным…

Однако «орднунг» есть «орднунг», и ровно с последним ударом часов, пробивших точное время, германский генерал вошел в залу и под дружный треск каблуков приветствовавших его офицеров вбросил в глаз блестящий монокль.

— Господа… — начал он, и собравшиеся вокруг большого стола с расстеленной на нем картой командиры все как один превратились в слух. — Наша разведка, как всегда, оказалась на высоте, и этой ночью я получил сообщение о готовности русских к атаке…

Ни один мускул не дрогнул на лицах прусских офицеров, обращенных к своему генералу, ибо готовящееся наступление противника не было для них секретом.