Читать книгу "Добрый мэр - Эндрю Николл"

Она опустила глаза и посмотрела на свое тело, порозовевшее от горячей воды, на изгибы пальцев ног под далекими кранами, на спелые дыни груди, омываемые лавандовой водой, на темные волосы на лоне, шевелящиеся, словно анемоны, в такт приливам и отливам — пусть не океанским, а ванным.

Агата, так долго не знавшая ласки, начала поглаживать себя — и остановилась. Потянулась за мылом. Намылиться для уважаемой замужней женщины вполне допустимо — но только намылиться. «Ну, Вальпурния, ты уж, будь добра…» — прошипела она сквозь зубы. Потом задержала дыхание и опустилась под воду.

~~~

Когда Стопак пришел домой, Агата, снова в желтом платье, сидела на стуле у окна. Заслышав, как поворачивается в двери ключ, она поспешила в прихожую.

Когда Агата целовала мужа, тот стоял недвижно, словно воротный столб, и хотя она убедила себя, что ничего не заметила, это был очередной знак отчуждения, еще один холодный сквознячок. Агата взяла Стопака за руку и отвела на кухню.

— Я сегодня купила вина, — сказала она, — ведь сегодня такой славный день! Но не могу его открыть. Открой, пожалуйста, ты ведь такой сильный. — Тут Агата потрогала мускулы Стопака и восхищенно ахнула.

Стопак сел за стол и вытащил пробку. Щелчок пробки прозвучал в мертвой тишине квартиры пистолетным выстрелом. На столе стояло два бокала, но Стопак не стал наливать в них вино, а просто поставил бутылку между ними — словно перевернутый красный восклицательный знак.

— Ну, теперь налей мне вина, глупышка, — сказала Агата и заставила себя рассмеяться.

Стопак наполнил бокалы и протянул один жене. Та отхлебнула немножко.

Стопак опорожнил свой бокал и снова его наполнил. Агата снова заставила себя рассмеяться:

— Да, дорогой, ты, я смотрю, сегодня в настроении выпить!

— Последнее время у меня всегда такое настроение.

— Вот и хорошо. Мне нравится, когда у мужчины хороший аппетит, — сказала Агата и в панике пробормотала про себя: «О, Вальпурния!»

Затем она поспешно шагнула к столу.

— Ну-ка, дай я за тобой поухаживаю.

И Агата стала накладывать на тарелку хлеб, сыр и ветчину. Она соорудила огромный бутерброд, желтовато поблескивающий маслом и гладкой, словно лакированной хлебной корочкой, и увенчала его куском ветчины. Взяв бутерброд с тарелки, она протянула его мужу, желая покормить его — как матери кормят своих детей и как возлюбленные кормят друг друга.

— Я могу поесть сам, — холодно сказал Стопак. — Я не…

Но он не смог выговорить это слово. Даже сейчас, несколько месяцев спустя, он не мог произнести слово «ребенок».

И в наступившей тишине он принялся, перегибаясь через стол, хватать хлеб, сыр и ветчину, шлепать их на свою тарелку и ожесточенно поедать.

Агата сделала вид, что все идет, как надо. У нее был план. Она собиралась устроить славный пикник со своим любимым мужчиной. На улице не так уж тепло, чтобы выбраться с корзинкой в парк, но у них будет пикник на кухне и потом они снова будут друг друга любить.

У нее был запланирован разговор, она уже придумала, о чем будет говорить, и она говорила — несмотря на то, это был не разговор, а монолог:

— Я подумала, что на праздники нам стоит выбраться в небольшое путешествие. Я видела брошюру в Ратуше — точнее, целую кипу брошюрок, они лежат в вестибюле, — знаешь, решено снова пустить праздничный пароход! Помнишь его? Теперь это уже настоящий антиквариат! Не знаю уж, где его держали все эти годы, но теперь он снова в строю. Мы могли бы съездить на острова или навестить твоего дядю в Дэше. Мы сто лет его не видели — ну, то есть, если не считать… Ты его любишь. Мне он тоже нравится, он всегда был к нам так добр. Не думаю, что нам следует напрашиваться к нему на ночь, — но мы вполне могли бы остановиться в том маленьком пансионе у коптильни. Там, конечно, слегка пахнет рыбой, зато недорого. Мы можем себе это позволить, можем даже остаться на несколько дней. Надо же тебе когда-нибудь отдохнуть! К тому же все равно на праздниках все в городе будет закрыто. Какой смысл оставлять магазин открытым, если туда все равно никто не будет заходить?

И она говорила и говорила, слово за словом, фразу за фразой, не останавливаясь, потому что только так она могла победить тишину, — а ведь если бы воцарилась тишина, ей пришлось бы молча смотреть на него, а он в ответ смотрел бы на нее с тем выражением скуки и неприязни, которое могло означать только одно: он считает ее скучной и неприятной — а она ведь не такая. Нет-нет, совсем не такая, уж она-то знает! Он ошибается. Это с ним, а не с ней что-то не так. Но она сможет излечить его, и разговор за ужином — часть курса лечения. Окончательное выздоровление, согласно плану, должно было произойти позже, всего на пару часов позже.

— Да, я еще хотела сказать о шторах в спальне. По-моему, надо повесить красные. Так будет веселее. В это время года в универмаге Брауна обычно бывает распродажа — там наверняка найдется какой-нибудь старый отрез, залежавшийся у них на складе. Вот увидишь, я отыщу там что-нибудь такое, что идеально подойдет для штор, да еще и на обивку для твоего старого кресла останется… Наелся? А клубники не хочешь? Я ее купила специально для тебя. Ну ладно, прибережем ее пока. Думаю, чуть попозже мне удастся тебя соблазнить. Ты пока иди, почитай газету, а я тут приберусь. Ты устал, у тебя был тяжелый день.

Скрип стула. Шелест газеты. Вздох диванных пружин.

Агата мыла посуду, тихонько напевая про парня, которого любит, но в голосе звенело напряжение, а глаза горели. Закончив свое дело, она слила воду из раковины и аккуратно вытерла тряпкой все вокруг. Чистую посуду сложила в стопку и убрала в буфет. Повесила влажное полотенце на вешалку у плиты, чтобы проветрилось и высохло. Потом вытащила из ящика стола старый нож и начала охоту на жир, проводя тупым лезвием по всем выступам на кухне: по эмалированному краю плиты, по чехлу дымохода, по верху буфета, по плинтусам. Из-под лезвия вылезали мельчайшие, почти незаметные стружки жира и прилипали к нему. Агата смывала их в раковину.

Она специально рассчитала так, чтобы уборка заняла почти два часа — ровно столько времени, сколько потребуется мужу, чтобы прочитать газету от корки до корки. Уж она-то знала. Именно столько времени у него и уходило каждый вечер на газету. Мало кто умеет так вдумчиво читать газету, как господин Стопак. И вот через два часа кухня сияла чистотой — та самая кухня, на которой они встретятся утром за завтраком, но только тогда все уже будет по-другому, потому что они снова станут любящими супругами; и он обнимет ее, посмотрит ей в глаза и поблагодарит за то, что она спасла его. Это будет так прекрасно! Словно первое утро после свадьбы. Словно новая свадьба. Она как раз заканчивала вытирать дверцы буфета, когда из комнаты послышался скрип диванных пружин: Стопак встал, собираясь отойти ко сну. В спальню он прошел, не сказав ни слова. Не пожелал спокойной ночи. Не предупредил, что собирается ложиться. Тишина. Агата услышала, как он сел на кровать. Ботинок упал на пол. Вздох. Второй ботинок упал на пол. Агата вылила ведро с мыльной водой в раковину и взглянула на свои ладони: покрасневшие, шершавые. Полностью отвернув холодный кран, она подставила руки под струю воды и убрала их, только когда трубы визгливо завыли и забились внутри стены. Теперь лучше. Мягче.