Читать книгу "В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина - Михаил Март"

4.

Задание генерал поручил подполковнику Сорокину, лучше всех знавшему колымский тракт. Он здесь с основания Дальстроя, с 32-го года, пережил всех начальников, как и Белограй. Никита Анисимович участвовал во всех стройках стратегического значения, имел особый подход к людям, даже с чукчами, якутами, эвенками и камчадалами общий язык находил. На разведку он взял с собой четырех автоматчиков, геолога, картографа и Виктора Крупенкова, командира, списанного с торпедного катера «Альбатрос». Крупенков не был военным. Местный рыбак, хорошо знающий фарватер, кумекал в моторах. При расформировании военно-морской базы моряки бросили изношенные борта. Генерал Никишов, всесильный владыка Колымы, продержавшийся на троне больше девяти лет и ушедший в отставку со звездой Героя Социалистического Труда в самый тяжелый момент для Дальстроя, в 48-м, собрал умельцев и сделал из металлолома ходовые суда — тягачи, буксиры, катера и два тральщика. Низкий ему за это поклон: порт Магадана обзавелся собственной базой. Моряков воспитали своих, из местных рыбаков, руководил этим Одноногий Сильвер. Так прозвали инвалида войны капитана третьего ранга Худого, оставленного моряками доживать свой век у берегов Нагаевой бухты.

Группа подполковника Сорокина вышла с рассветом, на лошадях отправилась в сторону мыса Чирикова, расположенного у входа в бухту Нагаево. Шли через сопки, от Каменного Венца вдоль старых столбов бывшей телеграфной линии, где была проложена тропа к мысу. Места здесь пустынные, только стланик растет на распадках. Километра через три от Венца встретился березовый лес. За лесом — громадное травянистое плато с исполинскими известковыми валунами. На многих выбиты надписи. Край света, и всяк, сюда приходящий, считал нужным отметиться, оставить свой автограф для потомков.

Подполковник спешился и стал разглядывать надписи.

— Направо пойдешь — смерть найдешь, налево пойдешь… — пошутил Крупенков над начальником.

— Нет, не так, — вмешался картограф. — Ворона на камне не хватает, и кольчуги с копьем на всаднике нет, а так, вылитый богатырь с полотна Васнецова. Только тощий слишком и сгорбленный непосильной ношей. И стоит наш рыцарь на распутье, и читает послание мудрецов. «Иди домой, дурачина! Хватит тебе на свою жопу приключений искать!»

Все засмеялись, кроме автоматчиков. Сорокин не реагировал. Приколы ученых-вольняшек его давно не трогали. Смех жизнь продлевает, пускай тешатся.

Двинулись дальше.

Вскоре перед ними предстала самая крайняя часть полуострова со скошенным к морю скалистым обрывом, на склонах которого среди мха встречался эдельвейс, экзотический цветок, знакомый большинству людей лишь по картинкам. Отсюда открывался изумительный вид на побережье. На востоке в слабой дымке — бухта Светлая. Внизу — маленький заливчик и песчаная коса с нанесенным на нее плавником. Из воды с западной части мыса торчали каменные столбы. Сорокин с беспокойством посмотрел на небо. С погодой им сегодня подфартило, но милость божья могла смениться на гнев в любую минуту, местный климат полон сюрпризов. Тихий денек в мгновение превращается в ад с ураганным ветром и дождем, а то пургой и снежными заносами среди лета. Сейчас и того хуже, на дворе ноябрь.

Тропа повела их к глубокому провалу. Крутой спуск с густыми зарослями, перешеек и снова подъем по тропе. Миновали каменного деда — гигантский камень, по которому прошлась резцом рука древнего мастера, придав глыбе очертания старика. Появилось двухэтажное здание и башня маяка, возвышающаяся над утесом, покрытым жухлой зеленью. Мощные волны разбиваются о его гранит.

Хозяева маяка существуют автономно: дрова и харчи возят из Магадана, пьют родниковую и дождевую воду, следят за генератором, питающим пятисотваттные лампы. На вершину башни ведет крутая винтовая лестница. Свет маяка виден за двадцать пять миль. Именно он, по мнению генерала Белограя, и приманил к этим берегам заброшенный ныне сторожевой корабль — цель похода подполковника Сорокина в эти забытые богом места.

Предстояло пройти еще три километра по кочкарной тундре через гряду полуострова Старицкого.

Подъемы и спуски, один за другим. Перед одним из перевалов слева от дороги когда-то бурили скважину, теперь здесь образовалось зеркальное озерцо. По слухам, оно и зимой не замерзало. Напоив лошадей, тронулись дальше. Вот и долина Веселая, сказочный оазис в здешних местах. От студеных ветров ее защищают сопки. Высоко в небо взметнулись кедрач, березы и лиственницы. Заросли шиповника ярко горят усыпавшими ветки кровинками.

— А что, Никита Анисимович, — щуря глаза, спросил геолог, — правду говорят, будто ты здесь собираешь ягоду для генеральской самогонки? Поди, местного урожая не хватает?

— Прикуси язык, Емеля! Договоришься.

— У-у-у… Мне не страшно. Сам государь Никишов меня в рудники загнать грозился, но бог миловал. Шесть оловянных отстойников чутьем вынюхал. Мне медаль пора давать, а вы рудниками путаете.

— От самогоночки я сейчас не отказался бы, — пробурчал картограф, — душа к пяткам примерзает.

— А я бы водочки выпил. Белой головки стаканчик, — подал голос Крупенков.

— Ты в порту ошиваешься, Витя, вам ящиками водчонку презентуют за буксировку судов, а мы к водке непривычные. Баловство. Запаса на месяц не хватит, а потом опять садись на самогон. Нечего душу травить. Пей, что есть, и радуйся, — философствовал геолог.

За разговорами они миновали продуваемую сердцевину перевала Светлый, и перед ними открылась густая синь бухты Тихая. Земля была усыпана густым слоем желтых березовых листьев. Пламенеющие кусты бузинолистной рябины ярко выделялись на фоне серого неба и оживляли бледный пейзаж. У обрыва они спешились. Скала со стороны бухты будоражила воображение, ее контур напоминал суровый мужской профиль. Горбатый нос, глубокие впадины глазниц, раскрытый в громогласном призыве рот. Взбешенный демон, не иначе. Врубеля на него нет, да и Лермонтову он пришелся бы по вкусу.

В полукилометре от берега одиноко стоял военный корабль без признаков жизни на борту. С высоты обрыва он казался игрушкой и совершенно не вписывался в местный ландшафт. Сорокин долго вглядывался через полевой бинокль, но названия судна прочесть не сумел. Спутники подполковника стояли рядом и, пораженные, молча созерцали. В эти места даже рыбачьи суда не решаются заходить. Многим шхунам коварные подводные скалы распороли дно и отправили смельчаков на корм крабам, а этот наглец умудрился так близко подойти к берегу и уцелеть.

Подполковник передал бинокль командиру катера:

— Глянь-ка, Вить.

Скорчив гримасу, бывший рыбак прильнул к окулярам.

— Сторожевой корабль. Кличка «Восход», бортовой номер 050. Башку даю на отсечение, не было таких у нас на вооружении, мамой клянусь. Заблудшая овца. — Он опустил бинокль и продолжил: — Если бы не название, то принял бы его за японца или американца, а он наш. Никак с неба свалился, морем в бухту не зайти.

— Не с неба. С войны здесь стоит. Меня другое удивляет, как его льды не раздавили, — удивился Сорокин.