Читать книгу "Боги не дремлют - Сергей Шхиян"

Почему я был так уверен в эффективности своего лечения, объяснить не могу, но то, что смогу ему помочь, сомнений не было. Бедолаге пришлось раздеваться прямо под дождем. Я помог ему стянуть мундир и нижнюю рубаху. Рана оказалась не опасна для жизни, но выглядела устрашающе и сильно кровоточила. Пуля большого калибра пробила плечо, выворотив на выходе мягкие ткани.

Никакого перевязочного материала у нас не было, пришлось вывернуть ранец сержанта в поисках поручных средств. Там нашлась бутылка какого-то крепкого напитка и сменная нижняя рубашка. Я оторвал он нее несколько полос и плеснул алкоголь на рану. Ренье закричал и потерял сознание. В этом был свой плюс, раненый не мешал мне обрабатывать и бинтовать рану.

Когда сержант очнулся, я уже не только его перебинтовал, но успел одеть и подержать над раной руки. У меня была полная уверенность, что это ему поможет. Открыв глаза, он гневно на меня уставился, и возмущенно воскликнул:

— Ты, что это со мной сделал?!

Однако, пошевелив плечом, свое мнение поменял. Его гневный взгляд, стал удивленным и он снова спросил, но совсем другим тоном:

— Ты что со мной сделал?

Я пожал плечами и приложил ему бутылку к губам. Сержант сделал несколько глотков, крякнул и довольно мне подмигнул. Я последовал его примеру. Жидкость оказалась крепкой и ароматной, скорее всего, это был коньяк. Закупорив бутылку, я собрал его разбросанное по земле имущество в солдатский ранец, поднял с земли два ружья и показал, что пора идти. Ренье поднялся на ноги, но уходить не спешил, смотрел на убитых. Только тогда я вспомнил о пленнике. Его на прежнем месте не оказалось, пока я занимался раной, он исчез по-английски, не прощаясь. Кстати, не поблагодарив за спасение.

— Нужно их обыскать, — сказал Жан-Пьер, патриотично добавив: — а то все достанется русским.

— Вот уж точно, никогда жадная, рациональная Европа не станет с нами ничем делиться! — почему-то пришло мне в голову.

Смотреть на убитых было неприятно, но так как спорить я не мог, пошел вслед за сержантом. Несмотря на ранение, обыскать убитых он мне не доверил, сделал это сам здоровой рукой. В этот раз нам достались трофеи не в пример предыдущим, похоже, что покойные были профессиональными мародерами и брали только самое ценное. Однако рассматривать и делить добычу было недосуг. С моего согласия, сержант все три найденные кошеля положил в свой ранец, который пришлось нести мне. Пять ружей мы оставили «русским», тащить весь арсенал я отказался наотрез, взял только два.

Глава 2

На дороге творилось что-то невообразимое. Люди, лошади, пушки, повозки запрудили ее так плотно, что хоть как-то двигаться можно было только по обочинам. Однако там раскисшая от дождя земля превратилась в непроходимую жидкую грязь, в которой ноги тонули выше колен. Мой Ренье попытался выяснить, где марширует его четвертый корпус, но как обычно бывает в таких обстоятельствах, никто ничего не знал, все интересовались только собой. Идти в этом медленно движущимся потоке было просто нереально, и я предложил ему опять продвигаться лесом. Сержант только грустно на меня посмотрел, и, не ответив, махнул рукой. После потери крови он побледнел, шел с трудом, и даже перестал болтать.

Я попытался проанализировать все, чему стал свидетелем. Судя по всему, этот бесконечный поток людей была армия императора Наполеона. Причем армия французская, в которой служили и представители других национальностей. Какое я к ней имею отношение, я пока не понимал.

Пока я в задумчивости стоял на дороге, сержант предпринял попытку договориться с санитарным возчиком, чтобы тот посадил нас в госпитальную. В отличие от большинства тяжело груженых экипажей и зарядных фур, в ней еще доставало место, чтобы поместиться нескольким седокам. Ренье пошел рядом с санитарной телегой и что-то без умолку говорил. Возчик, краснолицый человек с круглым лицом и обвислыми усами, угрюмо слушал его резоны и отрицательно качал головой.

Наконец Жан-Пьер вспомнил о главном во все времена аргументе, полез в карман и вытащил кошель. Возчик слегка оживился и с интересом в него заглянул, чтобы оценить содержимое. Две серебряные монеты по пять франков его совсем не заинтересовали, и он вновь отрицательно покачал головой. Ренье добавил еще один пятифранковик, но и этих денег кучеру показалось мало. Я уже совсем собрался вмешаться в торг и предложить золотую монету в двадцать франков, но тут движение застопорилось, госпитальная повозка остановилась, и кучер согласился на пятнадцать.

Мы с сержантом сели на какие-то мягкие узлы, лежащие на дне повозки. Ренье сразу закрыл глаза, а я осматривался, пытаясь разобраться в ситуации. С войсками было понятно, они шли куда-то маршем, но оказалось, что кроме военных на дороге много людей в штатском платье, причем не только мужчин, но и женщин. Пока мы стояли в пробке, мимо нас проходили нагруженные каким-то домашним скарбом люди всех возрастов и социальных состояний. Мои размышления прервал начинающийся скандал.

— Racaille! Salaud! — закричал совсем рядом с повозкой грубый мужской голос.

Я машинально перевел высказывание, как ругательство, что-то вроде: «Ах, ты скот, негодяй». Ругался какой-то здоровенный малый в форме гренадера на тщедушного русского мужика с жидкой бородкой, нагруженного поклажей, как хороший мул. Кто по званию этот строгий военный я определить не мог, так как во французских знаках различия не разбирался.

— Я тебя сейчас повешу за ноги! — продолжал по-французски кричать гренадер, с завидным запалом и темпераментом. — Ты куда дел узел?!

Мужичонка медленно от него пятился, втягивая голову в плечи, виновато улыбался и ничего не отвечал, чем еще больше раззадоривал военного. Тот, не дождавшись ответа, видимо, решил если не исполнить обещание, то хотя бы наказать виновного, размахнулся и ударил носильщика кулаком в лицо. У мужика из носа хлынула кровь, но он свою поклажу не бросил и принялся смиренно кланяться. Меня эта сцена сильно задела.

— Pourquoi ne reponds-tu pas? — опять закричал суровый воин, и снова ударил носильщика. Тот, видимо не понял, что гренадер его спрашивает, почему он ему не отвечает, опять стал кланяться, и слезливым голосом ответил совсем на другом языке:

— Прости, батюшка барин, виноват!

И тут у меня в мозгу будто щелкнуло реле, я все сразу вспомнил: и кто я, и как сюда попал…

— Je te tuerai! — взревел француз, хватаясь за саблю.

Однако угрозу убить крестьянина ему претворить в жизнь не довелось, Я соскочил с повозки и пошел прямо на него. Француз уже так разошелся, что меня не заметил и когда я будто невзначай, втиснулся между ним и мужиком, стукнул кулаком меня. Удар без полного замаха, вышел не сильным, но я и не гнался за результатом, с меня хватило и самого факта.

Получив ни за что оплеуху, я остановился и театрально-удивленно посмотрел на обидчика. Однако он, видя во мне штатского, да еще непонятно как одетого человека, вместо того чтобы отделаться вежливым «пардоном», обругал меня самым оскорбительным образом.