Читать книгу "Шотландская сказка - Энн Вулф"

Эсси, ее соседка, частенько говорила о том, что Грэйн — мечтательница. И она была права. Грэйн была единственной девушкой в Гоннуэе, которая не собиралась связывать себя семейными узами с местными грубоватыми юношами.

В отличие от многих сверстников и сверстниц, Грэйн не только умела читать, но и была довольно начитанной девушкой. Несмотря на убогий быт в Гоннуэе, Энни Норфилд привезла из Эдинбургских предместий массу серьезных и интересных книг, которые маленькая Грэйн с удовольствием читала в часы, свободные от домашних дел. Она частенько твердила перед свечкой стихотворения Роберта Бернса, которые так любила ее мать, чтобы порадовать ту в день рождения или в какой-нибудь другой праздник. Энни радовалась, глядя на дочь, и корила себя за то, что лишила ее многих радостей, которые могли бы быть у девочки на материке. Но, увы, жизнь сложилась таким образом, что ошибки молодости было не так-то легко исправить…

Но, несмотря на интеллектуальную разницу, Грэйн, девушка живая и светлая, отлично ладила с соседями-крофтерами. Да, ее не интересовали местные парни, которые пытались ухаживать за ней и наперебой предлагали свои мозолистые руки и пылкие сердца, но для каждого из них у Грэйн находилось доброе и умное слово, которое держало на расстоянии от любовных домогательств, но позволяло развиться крепкой дружбе. Правда, из-за этого у Грэйн возникали проблемы другого характера. Местные девушки зачастую весьма серьезно сердились на своих женихов, которые, видя, как Грэйн в одиночку бьется со своим хозяйством, старались по-дружески предложить ей помощь. Естественно, Грэйн всегда отказывалась от помощи, которая могла выйти ей боком: кто знает, что на уме у невесты, огорченной поведением своего жениха? Единственный человек, от которого Грэйн могла позволить себе принять помощь, — это муж соседки Эсси, сорокалетний мужчина, который относился к девушке, как к дочери. Эсси не ревновала, понимая это. К тому же она видела, как нелегко приходится ее мечтательной подруге, и сочувствовала девушке от всей души.

Грэйн миновала невысокую ограду, состоящую из деревянных колов, прибитых друг к другу гвоздями, и направилась к дому. В стойле блеяли овцы, и Грэйн почувствовала себя виноватой. Из-за болтовни с Эсси и затянувшейся вечерней прогулки, она опоздала покормить их. Уже стемнело, и Грэйн слегка поежилась, представив себе, что придется тащить овцам корм в промозглой темноте апрельского вечера.

Грэйн с детства боялась темноты. Ей мерещилось в ней что-то жуткое, ужасное, какая-то смертельная опасность, от которой не спрятаться, не уйти… Детский ум не понимал еще, что порождает эти страхи. С возрастом Грэйн осознала, что причина, побуждающая ее бояться темноты, — инстинктивный страх перед неизвестностью, — не настолько серьезна, чтобы на ней зацикливаться, однако страх не ушел. Все таинственное, загадочное, зловещее воплотилось для Грэйн в темноте, в сумеречном тумане острова Скай. Грэйн часто думала о том, что с темнотой она ассоциирует и смерть своей матери, поскольку обычно та возвращалась со стадом ближе к сумеркам. А в тот злосчастный день Грэйн ждала ее до самой темноты…

Грэйн вошла в дом. Это каменное сооружение, крытое соломой и имеющее земляной пол, мало чем отличалось от домишек, выстроенных когда-то древними кельтами. Неподалеку от входа стояла каменная печь, занимавшая довольно много места. Чуть подальше располагалась разнообразная кухонная утварь: посуда, деревянные плошки, черпаки, кастрюли… Рядом с печью стоял большой крепкий стол, за которым уместилось бы по крайней мере пять человек. На противоположной стене висела одежда, под которой стояли три пары обуви: одна «на выход», другая для прогулок по Гоннуэю, а третья для ходьбы по местным горным тропам.

От своеобразного холла, совмещенного с кухней, тянулся узенький коридорчик, который выводил в комнату. Скромное убранство этого помещения заставляло предположить, что это вовсе не девичья комната, а монашеская келья. Под крошечным окошком, которое днем пропускало через себя лишь пучок неяркого света, стояла низенькая кровать, застеленная лоскутным серо-зеленым покрывалом. Над спинкой кровати висел засушенный букетик зверобоя — по поверьям, к которым Грэйн относилась весьма серьезно, он охранял человека от посягательств нечистой силы. Возле кровати стоял на кривоватых ножках такой же низенький столик. Его единственным украшением была обгоревшая, скукожившаяся свечка, подсвечником для которой служила керамическая пепельница.

Главной достопримечательностью комнаты были два больших книжных шкафа с полками, сплошь заставленными книгами. Здесь был Бернс, Вальтер Скотт, Стивенсон, Киплинг, сочинения Эдгара По, Гофмана и многое, многое другое. Очевидно, Энни Норфилд не один год собирала свою библиотеку. Кое-что, уже после смерти матери, покупала Грэйн, однако этих книг было немного, девушка едва сводила концы с концами и позволяла себе такие покупки только по большим праздникам.

Сняв плащ и надев толстый серый свитер грубой вязки, Грэйн поплелась в ясли. Промозглый весенний ветер пробирал ее до косточек. Сжав в кулачки моментально окоченевшие руки, она открыла коленом покосившуюся деревянную дверь и зашла внутрь. Появление хозяйки немного успокоило животных, блеянье стихло. Положив овцам корма и обратившись к каждой по имени, как учила ее Энни, Грэйн плеснула им воды и вышла из яслей.

Темно — хоть глаза выколи… Грэйн по-прежнему пробирали холод и жуть. Она заперла ясли и побежала к дому, чтобы ни секундой дольше не оставаться на улице. Нельзя сказать, чтобы Грэйн была трусихой. Напротив, она отличалась смелостью, не свойственной большинству гоннуэйских девушек. Могла бесстрашно прыгать по горным тропам, собирая чернику на праздник Лугнаса, могла плавать в холод, когда зуб не попадал на зуб и ледяные океанические волны обдавали лицо, могла идти через болото с такой уверенностью, будто это не болото вовсе, а мелкая речушка… Но темнота словно находила в душе Грэйн какую-то уязвимую точку, ахиллесову пяту, и безжалостно вонзала в нее свои стрелы.

Послышался топот чьих-то сильных лап. Грэйн вздрогнула, но тут же успокоилась. В темноте она разглядела очертания Мэлфи, огромного пса-дворняги, отдаленно напоминавшего волкодава. Грэйн взяла его еще щенком — уговорила мать оставить у себя «бедного песика», у которого «нет семьи». Мэлфи ответил ей любовью и преданностью. Как настоящий пастух, он сторожил овец и коз. А также охранял дом от местных бродяг, изредка наведывающихся за чужим добром.

— Это я, Мэлфи! — крикнула Грэйн собаке, чтобы подбодрить себя хотя бы звуком собственного голоса. Она прекрасно поняла, что пес ее узнал. В противном случае он зашелся бы сейчас таким лаем, что в пору было бы уши затыкать.

Растопив печь, Грэйн поставила кипятиться две кастрюли: одну для картофеля (это было единственное лакомство, которое она могла себе позволить), другую для мытья. Девушка порылась в мешке и вытащила несколько здоровых картофелин, которые принялась отчищать от кожуры. Руки, одеревеневшие от холода, понемногу согревались, благодаря жару, исходившему от печи, и быстрым движениям пальцев, снимающим с картофеля бурую шкурку.

За окном вновь послышался топот Мэлфи. На этот раз собака не молчала. Мэлфи несколько раз гавкнул, но не так, как сделал бы это, будь во дворе незнакомец, а так, как будто пришел тот, кого он знал давно и хорошо. Однако Грэйн не слишком успокоило радостное гавканье Мэлфи. Что, если пес обознался? Редко кто приходил к ней в такое время — в Гоннуэе столь поздние визиты считались не очень-то приличными. Может, Эсси? — попыталась успокоить себя Грэйн. Вдруг что случилось? Нет, не Эсси… Эсси обычно разговаривает с Мэлфи, а ее ночной гость молчит… Кроме гавканья собаки и слышно-то ничего не было… Грэйн стряхнула с себя холодок окутавшего ее страха и потянулась за кочергой, стоящей рядом с печкой. Как ни крути, а встретиться с ночным гостем все равно придется, так лучше уж сделать это, вооружившись…