Читать книгу "Бешеная стая - Михаил Нестеров"

Я с минуту лежал с открытыми глазами, боясь, что они склеятся и я больше не увижу белого света. Эти шестьдесят секунд дали мне полное представление о моем состоянии: пора похмеляться не пришла – я все еще был пьян. Мысль догнаться пришла не сразу, но пришла, и я встал, чтобы продолжить «собрание для дружеской встречи» в одиночестве.

Протопав босыми ногами на крохотную кухню, я достал из холодильника банку пива и, больше утоляя жажду, нежели надираясь, осушил ее в пару глотков. Вторую банку я не осилил и вылил остатки в раковину. Спать. Спать до обеда, иначе я не человек.

Я проспал до часу дня. Мне приснился сон: я продвигаюсь в очереди в столовой, ставлю на поднос пельмени, компот, тонко нарезанный хлеб, расплачиваюсь на кассе, сажусь за стол, подцепляю вилкой пельмень, кладу его в рот и никак не могу прожевать… Я встал, делая вид, что мне хорошо и меня не выворачивает наизнанку от собственного дыхания. Вынес мусор, пару минут пялился красными глазами на соседа, силясь понять, о чем он мне говорит. Наконец я созрел до решения похмелиться – но только под хорошую закуску. Спустившись в магазин, я купил томатного сока, сосисок, острой приправы, бутылку водки. Поэкспериментировал, добавив в кипящий томатный сок сто граммов «Столичной» и сварив в этом огненном бульоне сосиски. Выпив залпом стограммовую стопку, я запил водку горячим бульоном. Сосиску ел с такой жадностью, как будто неделю голодал напротив бизнес-центра «Москва-Сити», примкнув к всеобщей забастовке «оккупируй Уолл-стрит». Я обожрался, съев восемь сосисок и четыре куска хлеба. Лицо мое покраснело, на лбу выступила испарина, в черепной коробке прозвучало что-то старомодное: впрок пошло. И водка, и закуска. Я не узнавал себя и впервые примерил на себя слово «распущенность» (раньше это была разнузданность). Прошло несколько минут, и меня вывернуло прямо на палас. Я хотел было убрать блевотину, но меня от этого героического поступка отвлек телефонный звонок. На экране мобильника высветился незнакомый мне номер; поколебавшись немного, я все же ответил:

– Да?

Мужской голос (возраст звонившего человека я определил в пятьдесят лет) поздоровался со мной, извинился за беспокойство, потом представился.

– Ваш номер телефона мне дала Ирина Александровна.

«Знаю такую» – мысленно прокомментировал я вступление звонившего.

– Собственно, она дала о вас благоприятный отзыв.

Немудрено. Но видела бы меня сейчас сенаторша… Я смотрел на кроваво-красную рвоту, которой еще можно было и похмелиться, и закусить одновременно, и вел деловой разговор.

– Слушаю вас.

– По телефону я смогу разве что назвать вам время и место встречи.

– Надеюсь, дело у вас не срочное. – Я продолжал глазеть на палас.

– Завтра, в два часа дня.

Я облегченно выдохнул:

– Меня это устраивает. Назовите адрес.

Я записал его на прилипашке и прилепил ее прямо на экран монитора.

Дав собеседнику возможность попрощаться первым, я прервал связь.

Он вышел на меня по рекомендации Ирины Александровны. (Фамилия у нее была Непомнящая, что для ревнивой женщины было оптимальным вариантом.) Что бы это ни означало – слишком мало информации. Я мог только пробить этого человека по базе данных мобильных телефонов, а дальше, располагая начальной информацией, использовать другие базы на компьютере, которые я постоянно обновлял. Через полчаса я располагал привычной информацией для такого, как этот, случая: фамилия, имя, отчество, адрес (судя по номеру квартиры, он жил на втором этаже пятиэтажки, может быть), марка машины, долги по неуплате штрафов за нарушение ПДД…

Глава 2

Аксакал в генеральской папахе

Я набрал на пульте домофона номер квартиры и собрался нажать на клавишу вызова, однако хрипловатый голос со стороны посоветовал мне этого не делать. Голос не принадлежал человеку, который назначил мне встречу по телефону.

Я обернулся и встретился взглядом с человеком моего возраста. Невысокого роста, в строгом костюме, со сломанным носом, он напомнил мне боксера-легковеса.

– Садитесь в машину, я отвезу вас к хозяину.

– С каких это пор боксеры водят машину?

Я проследовал за ним к огромному «Форду», сел на переднее сиденье, пристегнулся ремнем.

Наш путь лежал на восток, за город, и в середине пути, на пересечении Энтузиастов и Плеханова, парень громко рассмеялся.

– До меня дошло: сказав «боксер», ты имел в виду собаку.

– Нет, – серьезно ответил я. – Ты со мной лучше не шути: с юмором у меня беда.

Вскоре я убедился, что хозяин боксера действительно живет на втором этаже. Домина у него был самым высоким в этом тихом поселке в районе Реутова – на востоке за московской кольцевой. Старикашка стоял у распахнутого окна и смотрел прямо на меня. И пропал из виду, когда я и мой сопровождающий направились к громадной двери.

Из просторного и прохладного холла, увешанного картинами, мы попали в гостиную. Навстречу мне шагнул сухопарый человек среднего роста, одетый в строгие брюки и тенниску. Он протянул мне руку, сверля меня паучьими глазками.

– Прошу к столу. Выпьете что-нибудь?

– Апельсиновый сок, если не трудно, – прикинулся я трезвенником. – В высоком стакане и без соломинки.

Хозяин хмыкнул и жестом руки отправил боксера за соком. Тот вернулся через минуту и поставил передо мной высокий стакан с апельсиновым напитком. Этой минуты, которая прошла в молчании, мне хватило для беглого осмотра гостиной. В первую очередь мое внимание привлек портрет генерала в полный рост, очень похожий на работу Георгия Шишкина, разработавшего свою технику с методом подготовки основы под пастель. Мой визави позировал ему лет двадцать тому назад, более или менее точно прикинул я, когда художник еще жил и работал в Москве. Мой отец преподавал в художественной школе, я много почерпнул от него, но по его стопам не пошел.

Отец. Я всегда отвечал на его текстовые сообщения – два или три в неделю, не больше. Он изредка звонил мне, боясь оторвать меня от дел и считая меня занятым человеком. Что же, так и было на самом деле. Разговаривать с родителями по телефону для меня – сущее мученье. Две-три фразы, и я начинал буксовать, подбирать слова и накручивать на палец воображаемый телефонный шнур. Еще я жутко не любил нравоучений, которые следовали за фразой вроде «у тебя голос сонный, ты не выпил?». И начинал психовать: «Нет (мама или папа), я не пил, и я не спал. На звонок сразу не ответил, потому что был в туалете. Да, я ел сегодня…» Нет, телефонные разговоры с родителями – это не для меня, это работа. Мы нечасто виделись – не чаще чем раз в полтора-два месяца, хотя жили в одном городе. Чаще они приезжали ко мне, ставя меня в известность по телефону: «Мы приедем». И называли время. Мне же приходилось подстраиваться под очередной визит, беспокоиться из-за горы грязной посуды в раковине, переполненного мусорного ведра, неубранной постели – что все это не успею убрать к их приезду. Но все приходило в норму, я добрел, становился ребенком, когда встречал их, угощал чем-то из холодильника. Моя жизнь, круто изменившаяся с распадом Следственного комитета, родителям не понравилась: я стал больше закладывать за воротник. А если честно, то просто стал выпивать, потому что на службе не пил вообще.