Читать книгу "Вторая смена - Лариса Романовская"

– Ты знаешь, я вспомнила! Есть фотографии у одной моей знакомой! Я с ней договорюсь и тебе принесу. Анют, я сейчас буду забей-траву сеять. Поможешь?

– У меня уроков много.

Я подкалываю волосы старорежимными шпильками и начинаю разрабатывать руки. На них целая стая заусенцев, царапины какие-то идиотские и даже маленький ожог – тяжкие увечья, полученные на фронтах кухонных и прочих домашних работ.

Как же жалко, что Анька не ведьмачит, а то помогла бы: мы же сами себя вылечить не можем, не дано нам это. Вся надежда – на свою сестру или брата. Придется обойтись мирскими средствами, подрезать всю эту жуть. Где у меня маникюрный набор? В сумочке целая куча барахла откопалась, а банальных ножниц след простыл. А ведь я их видела недавно, буквально вот перед глазами мелькали.

Я наворачиваю круги по спальне, огибаю стаю пакетов, набитых неведомо чем. Со съемной квартиры сюда все перевезла, а разобрать руки не дошли. Надо Аньке банку ее жестяную отдать – она как раз поверху отсвечивает. На крышке домики узорчатые и прочий сусально-святочный пейзаж, внутри бумажная куколка, куча одежды к ней, дюжина фломастеров и ножнички, чтобы нарисованные шмотки вырезать.

Ворох бумажных нарядов подозрительно шуршит, когда я вытаскиваю из него блестящий инструмент. Он заточен хорошо. Все лохмушки состригаются на раз. Даже чересчур – я себя все-таки задела слегка, поцарапала палец. Слизываю капельку крови и с недоверием гляжу на ножнички. Какая хозяйка, такой и инструмент. Анька меня сама цапнуть готова.

– Анька! Передумаешь – приходи. Я на кухне добро готовлю!

Если по-правильному, то у нормальной ведьмы должно стоять две плиты: одна – бытовая, вторая – для рабочего варева. Но в коммунально-общинные времена с ведьмовской готовкой большие сложности были. Ведь всей квартире вот так, за здорово живешь, глаза отвести невозможно. Потому что отвод – он субъективного значения. Каждый мирской, глядя на мою законную кастрюлю, в которой чинно булькают наструганные квадратные корни с двумя пригоршнями кошачьих слезок, увидит то кушанье, которое уважает конкретно он. Одному кажется, что у меня сейчас борщ убежит, другой интересуется, из чего я в марте месяце земляничное варенье варю, третий вообще все за самогонку примет. И если они это одновременно озвучат, то я рассекречусь за три секунды. Приходилось заготавливать общую обманку: дескать, белье кипячу, ничего интересного. В крайнем случае, если дело больно серьезное, говорила, что вещи перекрашиваю. Запах подобрать несложно, а для отвода глаз практически в любое варево можно сунуть тряпицу. На многие зелья побочная начинка не влияет. Наоборот, если в омолаживающем чулки полчаса прокипятить, то на них петли сами собой подымутся. Надеюсь, это Анютке не пригодится никогда, но я все равно расскажу.

С этого года я работаю в две смены, за себя и за Марфу. Езжу по ночам на ее участок. Обычно меня туда подкидывает Темчик: наша свежеиспеченная семья стала обрастать традициями – как полочка в ванной моей парфюмерной стеклотарой.

– Женя, осторожнее. Там скользко. Если что, вызываешь меня. «Решетка» и две двойки. Помнишь?

– Угу! – Я снимаю с себя бусы и браслетки, ссыпаю все галантерейное богатство в недра сумочки, кидаю ее под ноги и тянусь к дверце.

– Женя, ты баллончик забыла!

– Спасибо, зай… – Я забираю на фиг ненужную пшикалку и улыбаюсь.

Марфин район я не особенно люблю, и он отвечает мне безразличием. Несмотря на то что работа у Смотровых одинаковая, и мирские на всех участках одного и того же пошиба, ведьмовство у нас разное. Примерно как почерк.

Навесить на школы и прочие казенные дома заклятие-«сборник» – это как пододвинуть ведро под подтекающую раковину. Только в него попадают не капли воды, а дурные мысли и намерения. Его надо периодически сливать, а то злость будет вонять. Этой гадостью я и занимаюсь. Один садик, второй, третий, потом школа-интернат, там вообще плохих эмоций не ведро получается, а целый общественный сортир – типа дощатого сарая на три десятка «очков». Очень пыльная работенка.

Но морщусь я не из-за брезгливости: на Марфином участке наследил кто-то. Ведьмовство положительное, без малейшего вреда мирским, а все равно неприятно. Пару часов назад кто-то подправил то, что плохо лежало: парочку ссор, острое алкогольное опьянение и семейку, чуть не спятившую из-за прогрессирующего Альцгеймера прадедушки. Может, и мирские так на наши благодеяния реагируют: все вдруг хорошо, да больно странным способом, даже и не верится?

Я продолжаю убираться. Ну как можно было участок до такого состояния довести? Он ведь живой… Кем надо быть, чтобы этой вонищи у себя под носом не почувствовать? При Аньке я про Марфу плохого слова не скажу, не пристало такое про покойников, даже живущих, а сейчас выматерюсь тихонечко, но с большим удовольствием. Потому как Марфа «сборники» вычищала согласно предоставленным отчетам – раз в три месяца. А это, в принципе, такая же ерундень, как младенца по расписанию кормить: ему на будильник и академические выкладки начхать, подавай тепло и маму…

Странно я как рассуждаю: будто у меня самой уже ребенок есть. Причем выношенный, долгожданный. Что за… А-а, это окно в доме за интернатом фонит, там младенца мамаша убаюкивает. Молоденькая, сама еще дите дитем… Молодец, не побоялась в одиночку в это все впрячься, рисковая девочка. А чтобы ты себя не грызла и за всякие очевидные мысли не ненавидела, пошлю я тебе, моя золотая, детского массажиста, молодого и разведенного. Семьи у тебя с ним не сложится, но красавицей себя почувствуешь, оно тебе сейчас надо. Завтра ты в поликлинику проспишь, а послезавтра на чужую смену попадешь. И будет у тебя и небо в алмазах, и…

Что там следующее? Тут нормально, тут похмелье, тут пустая квартира… Я вычитываю темные и горящие окна, иногда морщусь, иногда улыбаюсь, но по сторонам при этом все равно поглядываю… Когда Анютка дома, мне все время кажется, что она мне в спину смотрит, даже если мы при этом лицом к лицу разговариваем. Ее тут нет, а я к одиночеству никак привыкнуть не могу. Как к выдранному зубу.

Тут нормально, тут помирятся к утру, тут отлично, тут не дури, чувак, и ложись спать, не развалится без тебя Интернет, а вот сюда немножко хороших снов надо, потому что после полуночи у кошмаров самый разгул. Так, где у меня сны были? Я ж своими руками их в карман утрамбовывала. Нашлись, красавцы: вот сладкие сны, вот детские, вот вещие. Блин-компот, эротические просыпались, ну что ты станешь делать? Сорри, дорогой неизвестный мирской, но я тебя уверяю, порнуха – куда лучше кошмариков.

– Отдежурила? – Артем потягивается, уворачивается от моей руки. Фу, Жека, назад! Ко мне, скотина такая! Нельзя. Сама же решила не грешить, чего уж теперь… Вот и выполняй, поняла? Ты же в него сейчас втрескаешься по самые заусенцы, а он… Фу! Это тебе не Гунечка, который из себя весь такой декоративный, что перекидывается в комнатного кокер-спаниеля, это настоящий…

– Артемчик, а вот если бы ты собакой был, то какой породы?

– Служебной, – огрызается Артем. – Ремень пристегни!