Читать книгу "Вторая смена - Лариса Романовская"

– Это вы опять? – недовольно поинтересовалась Аня.

– Деточка, позови взрослых, хорошо? – назвать незнакомого ребенка «внученькой» Вера не могла. Даже если эта Аня ей теперь и приходится…

– Женька! Тут папу спрашивают, чего им говорить?

В ушах мелко задробилось эхо, отозвалось стуком сердца. «Живый в помощи вышнего, в крови Бога Небесного…»

– Вам Артем нужен? – Голос был ласковым и немного знакомым. Как у советских теледикторш. Тогда телевизор включался не сразу, сперва звук, потом цвет, и Вера научилась угадывать по голосу ведущих программы «Время». А Темочка был маленький, сидел на ручке кресла и отказывался уходить, когда «Спокойной ночи» закончилось…

– Он живой? – неожиданно спросила Вера.

– Конечно. Просто он не слышит ничего. Вы ему можете отправить смс?

Вера вцепилась пальцами в карандаш. Уставилась на лакированные синие грани. Главное, что живой, живой.

– Это мама Темочкина звонит.

– Вера Сергеевна, с Артемом все в порядке. Он вам сейчас напишет, я передам.

– Спасибо. – Вера так переволновалась, что сил удивляться не было. – А вы…

– А я Темина жена, – дикторским голосом представилась трубка.

– Лана? Ты, что ли? – на всякий случай насторожилась Вера.

– Нет, я Женя…

Минуту назад Вера жалела о том, что младший сын холостюет, а теперь как по заказу. Будто волшебной палочкой махнули: и дочка, и супруга. А почему же он молчал?

Вера удивлялась, но лениво, словно ее в сон клонило. Ласковый голос Жени-жены накатывал – как волны на светленький песчаный пляж… Старый аппарат, отзывавшийся обычно кратким длиньканьем, против обыкновения смолчал. Словно и его успокоили.

* * *

По статистике, семьдесят три процента супружеских ссор возникает на бытовой почве. И чаще всего молодожены ссорятся из-за того, кто именно будет заправлять пододеяльник при смене белья. В упор не помню, где я выкопала эту самую статистику. Наверняка в каком-нибудь домохозяечном чтиве, живущем на моей тумбочке. Там поверх журналов стоит фотокарточка. Мой покойный муж Саня Столяров ободряюще смотрит со снимка. Был бы живым – подмигнул бы. Только вот толку…

– Жень, ты чего делаешь?

При виде Аньки я вздрагиваю всеми частями тела, едва не роняю несносный пододеяльник, наступаю на его край домашними туфлями! И вся конструкция из меня, белья, одеяла, ругательств и туфель падает на кровать. Полцарства за горничную! Правда, она в нашем доме спятит, а зла мирским мы причинить не можем, это Контрибуцией запрещено. Придется выпутываться самой.

– Женька, а ты положи, чтобы разрезом к себе, и просунь туда один угол.

Совет срабатывает. Одеяло теперь лежит в тряпичной оболочке – ровно и достойно, как начинка в пироге. Пока Анька его застилала, я топталась рядом и пыталась поблагодарить Марфину дочку, объяснить, что я пододеяльники ненавижу, и они уже много лет отвечают мне взаимностью.

Телефон ожил длинным сигналом межгорода. Анька опередила, цапнула трубку. Я думала, что это Ленка, а там какая-то мирская номером ошиблась. Быстро отключилась, я ей даже тревогу снять не успела. Анька не ушла из комнаты, пялилась по сторонам. Поэтому на второй и третий звонок тоже она ответила. Я к тому моменту уже сообразила, кто там. Ух ты, у меня свекровь теперь есть! Настоящая! А главное – живет почти в тысяче километров от нас. Но вслух про такое не скажешь, особенно когда под боком крутится ребенок…

– Анют. – Я опускаю трубку и срочно вгрызаюсь во вспомненную тему для разговора: – У тебя в школе все нормально?

– У меня лицей. Все. – Анечка кивает так утвердительно, что у нее подпрыгивают тонюсенькие, несовременные косицы.

– Никто не обижает? – Все-таки дети, они… Вот если бы мы не с двадцати одного года обновлялись, а прямо с рождения – это ж мне каждую молодость приходилось бы заново образование получать? Да еще по всяким экспериментальным программам?!

– Нет, конечно. Пусть только попробуют.

– Если тебе надо помочь…

– Все нормально. – У нее сейчас голос, как у матери. Интонации, паузы между слов… Только у Марфы голос был глубокий, а у Аньки писклявый – ей всего восемь лет.

– Женька! Ты мне больше ключи на шею не вешай! Я их на брелочке носить буду! – Анютка выволакивает из кармана пластмассовое сердечко. Абсолютно не рабочее, обычная безделушка из ларька. Хорошо хоть, что «я тебя люблю» по-английски без ошибок написано, а то вот в моей прошлой жизни, помнится, был такой случай…

Я интересуюсь, где именно Аня откопала этот, pardonnez-moi, аксессуар.

– Папа в ларьке купил. Я попросила – он сразу купил, – торжественно хвастается Анечка. Я бормочу себе под нос очередное дежурное «здорово» и думаю, что до наступления настоящей женской красоты Анютке еще расти и расти.

– Женька, а это кто? – интересуется она, заглядывая под кровать. И я дергаюсь, предположив, что у нас завелась морская мышь или мирские клопы. Она держит в руках тот самый фотоснимок. Свалился Саня все-таки. И когда успел?

– Это Саня, мой бывший муж, – откликаюсь я и еле сдерживаюсь, чтобы не продолжить: «Санька, знакомься, это Анютка, моя приемная дочка. Помнишь, ты дочку хотел?»

– Красивый, – вежливо говорит Аня и пробует засунуть снимок обратно в рамочку. – Это в прошлой жизни было?

– В позапрошлой. Дай сюда, я сама. – Я забираю фотокарточку. И чуть не заталкиваю ее в рамку изнанкой наружу. Прямо надписью «Еве от Сани. Навсегда».

– Он уже умер, да?

– Он давно умер. Еще на войне…

– На той, где папа воевал? – интересуется Анька. У Артемчика в анамнезе и вправду горячая точка. И он, оказывается, ребенку уже успел рассказать! Ну чем он думал? Анютка и без того травмированная, а он про свою мясорубку ей басни травил.

– Нет, Анют, на другой, которая с фашистами была… Меня там тоже убили.

Анечка молчит. А я уже настроилась рассказать ей про свою позапрошлую жизнь. Хоть про мужа Саню, хоть про войну. Мне кажется, что Анечка такие вещи поймет.

– А у тебя моей мамы фотографии есть? – Аня при мне первый раз про мать вспомнила. Я не знаю, то ли это она стесняется, то ли все свое горе Старому и Гуньке отплакала, пока у них жила.

– А у тебя нету?

Аня мотает головой. Ну правильно: Марфа ее просто на зимние каникулы из дома увезла. Они с собой в Инкубатор почти ничего из вещей не взяли, какие там фотографии! Марфа же не знала, что погибнет. Или знала?

– Я попробую поискать.

– Хорошо, – откликается Аня без какого-либо интереса. – Женька, а у нас что на обед?

– Еда, – морщусь я.

У Ленки могут быть снимки с того вечера, когда мы ее провожали в светлый путь. А может, у Зины или Таньки. Там все бегали с фотоаппаратами наперевес. Мы не так уж часто собираемся не по работе, а просто оттянуться. И, собравшись, фотки тоже делаем – все честь по чести, как и полагается на любой рабочей пьянке. Может, у Афанасия спросить? Стоп. Марфа-то еще живая. Пусть хуже безумной или покойной, но тело на месте. Возьму с собой на дежурство «мыльницу», и никаких проблем.