Читать книгу "Человек и наука: из записей археолога - Александр Александрович Формозов"

некую мешанину, полуправду, изображая ее святой истиной. Создаются схемы, где есть и что-то полезное, надежное, и что-то сомнительное, надуманное, но в таком сочетании и изложении, когда разобраться в подлинной ценности введенных в оборот материалов решительно не возможно. Наблюдения, противоречащие схеме, обычно замалчивают. Если кто-то захочет проверить выводы соседа, этому всячески противодействуют, не пускают вести раскопки в «своем районе», на «своих памятниках», не показывают «свои коллекции». Волей-неволей любому из нас все чаще приходится основываться не на фактах, а на слепой вере в честность всех без исключения археологов. Число их столь возросло, количество коллекций, разбросанных по десяткам городов страны, столь велико, что при самом горячем желании выверить каждую деталь это практически неосуществимо. То там, то тут идешь на поводу у не слишком надежных информаторов. Для развития науки ситуация явно неблагоприятная. (Об этом речь пойдет в очерках «Полевые археологи» и «Состояние базы исследований».)

Что же нужно? Прежде всего, честное критическое отношение к нашему делу. Надо тщательно анализировать источники, выясняя, получили мы в руки комплекс или смешанный материал, располагаем четкими стратиграфическими данными или нет и т.д. Нужна и прямая, не взирая на лица, критика публикуемых книг и статей.

Этого не хотят, боятся как лидеры, вырвавшиеся вперед благодаря весьма вольному обращению с фактами, так и рядовые работники, предпочитающие тихо и спокойно возиться с черепками и кремешками в «своем» с трудом отвоеванном районе, не вступая ни в какие конфликты.

Занимаясь первобытной археологией, я постоянно сталкивался с разными сторонами обрисованной выше ситуации. С юных лет я верил, что ученый должен стремиться к знанию и истине, тогда как невежество и ложь — его враги. Поэтому я не раз пытался бороться с жульничеством, распространившимся в нашей среде. Понимание товарищей не встретил (об этом — ниже). Я напряженно размышлял, как надо работать мне самому, с какими принципами самоконтроля подходить к фактам, обобщениям, гипотезам.

Все, о чем будет идти речь дальше, связано тем или иным образом именно с этим. Задача моих очерков — анализ факторов, больше внутренних, чем внешних, влияющих на людей, посвятивших себя науке. Поучений, рецептов здесь не будет. Это лишь размышления, мои личные выводы, ни для кого не обязательные. Если кому-то они покажутся заслуживающими внимания, я буду рад.

ДОБРОСОВЕСТНОСТЬ И НЕДОБРОСОВЕСТНОСТЬ В НАУКЕ

В 1960 году сотрудник Коми-филиала Академии наук СССР геолог Б. И. Гуслицер обнаружил в бассейне Печоры пещеру со следами обитания палеолитического человека. До того в столь северных краях памятники древнекаменного века известны не были. В 1960—1962 годах раскопки в пещере, названной Медвежьей, вел ученик П. П. Ефименко В. И. Канивец.

В 1961 году другой геолог Е. М. Тимофеев — москвич, сотрудник Гидропроекта — сообщил о втором палеолитическом местонахождении на Печоре, у деревни Бызовой. Исследование его, начатое через год первооткрывателем, Канивцом и Гуслицером, продолжалось до 1970 года. В 1965 году в «Советской археологии» была напечатана информация трех авторов об этой стоянке[4].

В 1968 году в том же журнале появилась статья одного Тимофеева, где говорилось — ни много ни мало — о сорока пунктах с находками четвертичной фауны и кремневых изделий, выявленных автором на Полярном Урале. Среди них — богатое Усть-Куломское местонахождение на Вычегде и еще один пункт у Бызовой — Крутая гора[5].

В 1968 году Тимофеев защитил кандидатскую диссертацию. В ней, по словам Б. И. Гуслицера, фигурировали двадцать четыре палеолитических стоянки, найденные соискателем за 1961—1965 годы и частично им раскопанные (хотя открытых листов Институт археологии ему не давал). Защита, видимо, была закрытой. Ни в наш институт, ни в библиотеку им. Ленина автореферат не поступил.

Достижения Тимофеева получили широкую известность. О. Н. Бадер и И. К. Иванова пропагандировали их не только у нас, но и за рубежом. Печорскому палеолиту уделили внимание альманах «Наука и человечество», конгресс четвертичной геологии в Париже и т.д. [6]

В 1968 году был организован специальный полевой семинар по стратиграфии антропогена и палеолита Печорского Приполярья. В нем, помимо всех поименованных выше лиц и ряда геологов, участвовали П. И. Борисковский, И. Г. Шовкопляс, Н. Д. Праслов. Тимофеев издал путеводитель по памятникам. Позднее Борисковский и Праслов рассказывали о замеченной ими странной закономерности: ни в одной из осмотренных точек ни одному участнику симпозиума не посчастливилось найти даже маленького осколочка кости или кремня. Но стоило подойти к обнажению самому Тимофееву, как в его руках оказывалось выразительное орудие. Так или иначе, в «Советской археологии» Бадер поместил отчет о поездке, заверив читателей, что все сообщения геологов о древнекаменном веке на Печоре полностью подтвердились. Особое значение приписывалось новому объекту — Крутой горе, где выделены три культурных слоя: верхнепалеолитический и два мустьерских. В целом же речь шла о материалах «мирового научного интереса»[7].

В 1972 году Бадер выпустил совместную с Тимофеевым публикацию древнепалеолитических орудий из Северного Прикамья[8].

В моей монографии 1977 года «Проблемы этнокультурной истории каменного века Европейской части СССР» есть две ссылки на Тимофеева — в связи с находкой изделий из обсидиана на Крутой горе и другим предметом оттуда же — кремневым наконечником копья, переданным на определение в сектор палеолита нашего института[9].

Моя книга была уже набрана, когда в «Бюллетене Комиссии по изучению четвертичного периода» увидела свет статья Б. И. Гуслицера «О недостоверности некоторых местонахождений палеолита и ископаемой фауны на территории Коми АССР»[10]. В ней отмечено, что на грани 1960-х—1970-х годов Канивец усомнился в добросовестности Тимофеева. Готовя книгу о палеолите Северо-Востока Европы, археолог постарался осмотреть все пункты, упомянутые в литературе. Сплошь и рядом описания Тимофеева не совпадали с реальностью. Нигде не было следов раскопок. Нигде не попадались ни кремни, ни кости. В посмертно изданной под редакцией Бадера книге Канивца обо всем этом сказано глухо. Констатировано лишь, что надежны всего три памятника — Медвежья пещера, Бызовая и Крутая гора. Но и о последнем местонахождении пришлось писать с оговорками, ибо два завершающих сезона раскопок не дали там абсолютно ничего. Некоторые находки Тимофеева Канивец характеризовать не стал.

Статья Гуслицера куда резче и определеннее. Он указал на то, что кости, присланные Тимофеевым как найденные на Печоре, по заключению палеонтологов, принадлежат степным видам, никогда на севере не жившим (цокоры). В черепах грызунов сохранились остатки пород, на Печоре также не представленных. Под сомнение были взяты и Крутая гора с ее обсидианом, и Усть-Кулом, приобретший известность после статьи