Читать книгу "Ветры Разрушения - Питер Джон Хорнби Петтер-Бауэр"

хайвелда. Наш дом, обращенный фасадом на запад, располагался высоко на горном хребте с видом на холмистые сельскохозяйственные угодья, где за разноцветными деревьями мсаса и кустарниками был хорошо виден город Солсбери и его знаменитый kopje (на африкаанс означает холм). Отсюда наши родители наслаждались захватывающими дух закатами, выпивая после работы напитки "sundowner" на нашей просторной веранде.

Фотография в день свадьбы моих родителей была сделана в саду моих бабушки и дедушки. Папин шафер, Алан Мартин (позже мой крестный), остался от папы. Справа от моей матери - ее родители и сестра Рома. Ее братья Джон и Билл - двое молодых людей, которых здесь видно .

Мама, папа и я .

И мама, и папа работали. У папы был собственный бизнес по транспортировке большегрузов "Панафриканские дороги", а мама была личным секретарем достопочтенного Джона Паркера, возглавлявшего Родезийскую табачную ассоциацию. Итак, за исключением выходных, мы с Тони были оставлены примерно с 07:00 до 17:30 на автократическом попечении нашего африканского повара Тики. Тикки был старшим над Финеасом (стирка и глажка), экономкой Джимом (подметание, полировка и заправка кроватей), двумя садовниками и, в наши молодые годы, кем-то, кто следил за каждым нашим шагом. Такой большой штат сотрудников был обычным явлением в Южной Родезии в те дни.

Тикки был потрясающим поваром. Мама научила его всему, что он знал, но Тикки умел совершенствовать каждое блюдо, которое он изучал, хотя названия некоторых вызывали у него затруднения. Например, он настаивал на том, чтобы называть блинчики “флэппити джекетс”, потому что распространенное название африканского сорняка цвета хаки "блэк джекетс" застряло в его памяти как “блекити джекетс”.

На протяжении многих лет у нас было больше чернокожих друзей, чем белых, и мы действительно наслаждались их обществом. Вместе мы охотились на полевых мышей и готовили их на открытом огне, прежде чем съесть с диким шпинатом и садзой (отварная кукурузная мука — основной рацион африканского народа). Только люди, родившиеся в Африке, поймут, почему мы с Тони наслаждались этими странными блюдами, сидя на корточках в буше, точно так же, как ростбифом и йоркширским пудингом, которые подают на обеденный стол!

По возможности мы ограничивали количество обедов, чтобы оставить достаточно места для того, чтобы вместе с нашими африканскими друзьями отведать садзу, соус и все, что они приготовили в качестве муриво (приправы ко второму блюду). Мясо обычно тщательно готовили, чтобы придать ему подгоревшую поверхность, в едва влажной посуде на трех ножках, поставленной на небольшой огонь. Как только мясо будет готово, можно добавить шпинат, помидоры и лук и тушить до полной готовности. На отдельном огне в кастрюле большего размера кипятили воду перед приготовлением мели-мука добавлялась в небольших количествах и непрерывно перемешивалась лопаткой для перемешивания до получения однородной консистенции. Затем все участники трапезы мыли руки в общей миске и садились на корточки по кругу вокруг двух, а иногда и трех мисок с едой.

Только одной рукой зачерпывали комок кипящей садзы, которой затем придавали форму мяча для регби, достаточную по размеру для трех глотков. Сильного ожога пальцев удалось избежать, если точно знать, как использовать указательный палец во время подбора, за которым сразу же следуют быстрые движения большим и указательным пальцами, чтобы изменить точку соприкосновения дымящегося комка. Затем конец куска обмакивали в приправу при каждом откусывании, строго соблюдая последовательность, чтобы гарантировать, что всем досталась равная доля. Все это время кто-нибудь в кругу разговаривал. Это были шумные мероприятия с большим количеством смеха. Во время африканской трапезы не существует такой вещи, как тишина. Мы с Тони наслаждались каждым мгновением тех далеких, но никогда не забываемых наслаждений.

Гравийная дорога, проходящая за нашими просторными садами, обслуживала линию домов, построенных вдоль хребта, на котором мы жили. Через эту дорогу располагались различные фруктовые и зерновые фермы и большая молочная ферма. За ними простиралась обширная лесистая территория, полная разноцветных мсаса и других прекрасных местных деревьев, через которые протекали две реки. Самым большим из них был Макабуси, в котором нам с Тони запретили плавать из-за билхарзии. Излишне говорить, что мы плавали с нашими товарищами всякий раз, когда наши странствия приводили нас к привлекательным бассейнам, окруженным гранитной поверхностью и огромными валунами. Оказаться в постели с билхарзией казалось более привлекательным вариантом, чем посещать школу. Но, как мы ни старались, нам не удалось подхватить болезнь.

На фермах все еще использовались повозки, запряженные волами. Это дало нам прекрасную возможность попробовать свои силы в трех функциях: вести быков, владеть длинным кнутом и управлять рукояткой, которая приводила в действие тормоза на спусках. Чернокожие мужчины, в чьи обязанности входило делать эти вещи, были удивительно любезны и, казалось, никогда не раздражались нашим присутствием.

Когда мы стали достаточно взрослыми, чтобы делать это, мы с Тони поехали на велосипедах в школу Дэвида Ливингстона, расположенную примерно в четырех милях от дома. Мне не нравилась школа, но я боялся внимания хулиганов, которые часто загоняли меня в угол. Однажды папа сказал мне, что у всех хулиганов есть одна общая черта — они очень хороши в вынесении наказания, но трусливы, когда получают его. Папа также сказал мне, что принять одно хорошее укрытие лучше, чем получить множество меньших. Я получил сообщение и ждал, пока самый большой и подлый из хулиганов не загнал меня в угол в переулке. Я влезла в него со всем, что у меня было. Он пытался вырваться, но я энергично преследовал его, пока не понял, что он плачет, как ребенок. С тех пор я не только осталась одна, но и взяла на себя роль защитницы других жертв хулиганов. Внимание, которое я получала от девочек, было очень смущающим, но и странно приятным!

Мы с Тони были благословлены ангельскими голосами, и нас часто просили спеть для наших любимых бабушки и дедушки. Мы принимали все это как должное, пока однажды не посетили свадьбу в англиканском соборе Солсбери. После службы мне удалось поговорить с одним из мальчиков-певчих. От него я узнал, что ему только что заплатили два шиллинга и шесть пенсов - обычную плату за пение на свадьбах. В сумме получилось много мороженого; так что на той же неделе мы с Тони присоединились к хору англиканского собора. Отец пришел в ужас, когда узнал, что его сыновья присоединились к англиканскому хору, хотя он никогда не говорил почему. Мама подумала, что это хорошая идея.

Органиста и хормейстера