Читать книгу "Тайна трех - Элла Чак"

Бесполезно говорить, что еноты не могут звонить по телефону. Или что все желтые половики на прилавке совершенно одинакового цвета. Если подыграть, она успокоится. Иногда ей помогал вернуться в сознание шок: громкий звук, неожиданный поступок, например, папа как-то начал петь посреди улицы.

– Вымыть, да, Ирочка. Я пойду в душ, а ты убери шкатулку, убери ее, убери.

– Кира, меня зовут Кирочка, а не Ирочка.

– Ирочка, я так и сказала, моя девочка, – она то брала с моего стола шкатулку, то ставила обратно, возвращаясь к локону. – Мирочка, дочка, я люблю тебя, ты же знаешь…

Иногда ее клинило сверх меры. Если она начинала считать что-то вслух и называть меня другими именами, я звала отца.

– Папа! Тут мама!

Он посадил бормочущую маму перед аквариумом в зале. Ведя подсчет рыбок, она успокаивалась минут за девятнадцать.

– Милый, раз, три, четыре, поставь сковородку. Пять, шесть, семь, восемь. Сегодня четверг. Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать. Доставай минтай.

Не знаю, какие ОКР и мании проступят у меня. Единственное, что я считала безостановочно, – это звезды на небе. И каждый раз нужно прибавить плюс одну, чтобы желание сбылось. Пока не отыщешь плюс одну, не исполнится. Не будет пятерки по алгебре, и Лавочкин не пригласит на выпускной, а Светка не уступит мне кепку с тараканом на козырьке.

Родители походили на кошку с собакой, воспитывающих хомяка. Всю подростковую жизнь я балансировала на канате, один конец которого привязан к виляющему собачьему хвосту, а второй к пушистому кошачьему. Кошка дрыгает им от раздражения, а пес от радости.

Мама ругает за трояки, отец хвалит, что я не ботанка. Мама возит в секцию гимнастики, отец записывает на хоккей. Из успехов в спорте – мои регулярные отчисления с формулировкой из серии «непреодолимые разногласия сторон».

И как только эти двое сошлись?

Бабушка рассказывала, что поженились мама с папой благодаря тем самым злосчастным кроликам. В один прекрасный день на улице их с дедом дома от самой лестницы вдоль холма до линии гаражей соседи заметили пушистую, невесть откуда взявшуюся живность. Десятки, а к вечеру появились и сотни. Были дикие, были домашние кроли и зайцы. Бабушка – заядлая охотница – пристрелила нескольких и пригласила будущего зятя на ужин.

Отплевываясь свинцовой дробью, отец опустился на колено перед мамой и сделал предложение. Они и так собирались, а тут торжественный ужин к месту. Мама сразу же согласилась. К тому же она носила под сердцем меня.

Через два дня во всех центральных газетах вышли заметки о сбежавших в районе улицы Ковалихинская лабораторных «радиоактивных» кроликах. Этим словом их не называли, но смысл был понятен. Если лабораторные, значит, ядовитые и чем-то облученные. В статье предупреждали, что приближаться к животным или трогать их категорически запрещается. Про то, что на Ковалихе окажется охотница, журналист не подумал. Запрета об употреблении в пищу (кстати!) тоже не было.

Видимо, только облученная радиацией крольчатина могла поженить моих родаков, а мне на память подарить шестой палец на левой ноге.

Вот так радиоактивные кролики поспособствовали появлению семьи Журавлевых.

Шестой палец мне не мешал, а Светка, несмотря на него, вообще считала меня излишне милой. Но все это казалось неважным. Плевать мне было на институт, на школу, на гимнастику и хоккей. Порезанная зигзагом на куски, последние восемь лет жизни я искала ответы – что я забыла? Кого отрезали с фоток? Какой ужас свел маму с ума? Кого вычеркнула бабушка сорок лет назад, затолкав под потолок?

Пока не узнаю, не успокоюсь. И поездка в Москву может оказаться полезной. Алла, Максим и их родители были там в тот день, когда была сделана фотография. А после я ничего не помнила. Но могли помнить они. Может быть, этот снимок делал кто-то из родителей Аллы и Максима?

– Минтай? – пересекся со мной папа тревожным взглядом. – Марина, давай поедим что-нибудь другое. Хочешь суши? – потянулся отец за телефоном. – Я закажу самые лучшие. С окунем, с лососем, с тунцом. Я мигом!

– Восемьдесят пять, восемьдесят шесть, восемьдесят семь. Все. Готово, – отвернулась от аквариума мама. – Только не говори, что не купил рыбу. Мы едим ее по четвергам шестьсот пятьдесят шесть четвергов подряд!

– Суши тоже рыба. Я сбегаю принесу! Это будет быстрее! – торопился отец в прихожую натягивать кроссовки, аккуратно огибая реанимированный половик.

– Мне нужен минтай, Игорь! Ровно в восемь вечера на столе должна быть рыба. Ты. Не. Успеешь, – закипала она, краснея и сжимая кулаки до побелевших пальцев с проступившими венками. Как бы ногтями кожу ладошек не проткнула.

Длинная стрелка часов приближалась к пятидесяти шести минутам.

– Мам, у нас есть рыбные палочки! – вспомнила я. – Ты хотела голову мыть! А я приготовлю. Палочки за три минуты пожарятся!

– Нет, Кирюша, не нужно. Я сама. Сбегай в палатку за сметаной.

– Ладно! – Я видела, что мама пошла к морозильнику, а отец с прозрачной кружкой чая свернул в холл, приближаясь к барной полке.

Натянув стоптанные кеды, перепрыгивая веер ступенек, я сбежала с третьего этажа. Август выдался жарким. На турниках тетя Зина выбивала мухобойкой половики. Здороваясь со всеми соседями подряд, она выискивала подельника для перекура – ритуала, сопровождающегося пересказом дворовых сплетен. История моей семьи про кроликов уже восьмой год возглавляла ее хит-парад. Ровно столько мы жили в Нижнем, когда отца снова перевели.

По квартире разносился приятный рыбный аромат. Я почувствовала его с порога, закручивая центробежной силой пакет с банкой сметаны. Настроение улучшилось – мама успела пожарить палочки до наступления восьми вечера и скандала не будет, папе не придется петь или бить вазы об стены, выводя маму из истерики (когда она повторяла, например, одно и тоже четверостишье по сто раз подряд).

– Ужинать! – позвала она.

Отец сидел в холле. Он смотрел футбол, пил сорокаградусный «чай». Чашка у него была огромная и прозрачная, когда он пил, он видел экран телевизора сквозь стекло. Так он точно не пропустил бы голевой момент. Или маму с геранью.

У себя в комнате я чуть не споткнулась о собранную сумку. Поверх торчащих вещей лежала черно-белая фотка, снятая на детской площадке.

– А это что? – подняла я снимок, заметив в клетке классиков кривой рисунок.

Сквозь школьную линейку с небольшой лупой на кончике рассмотрела круг с торчащим из него в стороны крестиком. Еще один крестик, голосующий за мой отъезд?

В Москве смогу узнать что-то новое о себе и молодости моих родителей. Об этой площадке, после игры на которой у меня болели пальцы на руке. Это ощущение я помню очень хорошо. Боль