Читать книгу "Пороки и их поклонники - Татьяна Устинова"

– На вашей площадке! Господи, Владимир Петрович! Вы вчеравечером не слышали… песнопений?

Песнопения, которые вчера вечером слушал Архипов, исполнялагруппа “Led Zeppelin”.

– Вчера весь вечер и почти всю ночь! Они… пели. В квартиреЛизаветы Григорьевны. И накануне. А эти люди на площадке? Я сегодня возвращаюсьиз булочной, а они сидят на полу! Прямо на полу! На таких циновках, и всечто-то жуют!

– “Дирол – сладкая черешня”? – предположил Архипов.

– Вы напрасно иронизируете, Владимир Петрович! Если онирешили завладеть квартирой, нам не будет покоя никогда! Во всех газетах пишутпро секты, какую страшную они представляют опасность для всех! А если это…сатанисты?! Это же скопление зла!

“Сущность разрушения, – вспомнилось Архипову. – Силы зла.Нож, похожий на хлебный, предвестник смерти”.

Лизавета умерла. Нож был прав, а он, Архипов, не прав.

– Да, – неожиданно для себя согласился он, – да. Какие-толюди действительно приходят. Вчера я целый день был дома и… да.

– Владимир Петрович, – взмолился Гаврила Романович, –дорогой вы мой! Что же нам делать? Если они облюбовали квартиру для своих…ритуалов, мы пропали! Начнется воровство, бандитизьм, – он так и сказал, сударением на “изьм”, – наркотики, боже избави! Это она их привела! Ещепокойницу не схоронили, как она уже привела секту! Конечно, квартира теперьсвободна! Что хочешь, то и делай! А она одна осталась – ни тормозов, ничего!

– Кто – она? – осведомился Архипов, подозревая, что речьидет о девочке-сироте Маше Тюриной.

– Племянница, конечно! Мы, соседи, решили обратиться вмилицию, но для начала поговорить с вами. Это Бригитта Феликсовна посоветовала.Ну, как? Подпишете заявление?

Архипов перевернул бутылку. Вода плеснула, зашуршала, оселана чистом стекле пузырьками. Архипов задумчиво смотрел, как они лопаются.

Девочка-сирота влипла в неприятности гораздо быстрее, чемпредполагала ее прозорливая тетя или бабка. Какие-то люди действительнотолпились на лестничной площадке, и их количество явно превосходило возможноечисло скорбящих Лизаветиных друзей и подруг. И вид у них был странный – правдусказал Гаврила Романович.

Как же его фамилия?.. Какая-то государственная фамилия –Гимнов или Гражданинов?..

– Владимир Петрович! – взмолился сосед. – На вас однанадежда и осталась! Вы у нас самый уважаемый человек в доме. – Архиповусмехнулся. – Вы же всегда помогаете! Вы же по-соседски никогда не отказываете!Вы же тут ближе всех к…

– Нехорошей квартире, – подсказал самый уважаемый человек вовсем доме.

– Нехорошо, нехорошо в квартире! – моментально согласилсяГаврила Романович. – Это уж точно! Что хорошего! Бригитта Феликсовна вчерапыталась выяснить у них, что они тут делают, и милицией пригрозила, иуправдомом, а они улыбаются только и молчат! Это она так сказала, я сам ничегоне видел и не заговаривал и вообще считаю, что с ними нельзя разговаривать!Только силой, только силой! И за сто первый километр!

– А вы знакомы с… племянницей? – неожиданно перебил егоАрхипов.

Гаврила Романович махнул рукой:

– Видел в подъезде и на улице несколько раз.

– Сколько ей лет?

– Лет? – удивился Гаврила Романович. – Не знаю. Леттридцать. Может, тридцать пять.

– Или пятьдесят? – задумчиво предположил Архипов.

Конечно, он уж сообразил, что девочка Маша давно выросла изпесочницы и вряд ли теперь ходит с синим пластмассовым ведерком, но то, что ейтридцать лет – или даже тридцать пять, – Архипова поразило.

Он ведь дал обещание “не оставить”. Он даже написал это набумажке и сунул Лизавете в физиономию. Как он станет опекать женщину тридцатипяти лет?! Зачем ее опекать?! Лизавета все повторяла, что “девочка пропадет”,но в тридцать пять – хорошо, пусть в тридцать! – девочки уже вполнесамостоятельны. Если она решила продать квартиру, бросить работу, очиститься иуйти в секту, чтобы там, на свободе, предаваться песнопениям, которые слышалГаврила Романович, значит, Архипов ей помешать не сможет. Даже смешнонадеяться.

Тем не менее соседи надеялись, а Лизавета взяла с негообещание “не оставить девочку”, и он его дал, черт возьми! Хорошо, что у негодуша кедра, а не носорога. Была бы носорога, он бы сейчас кого-нибудь точнободнул. Например, Гаврилу Романовича – Думцева, Министерских, Беззаконова?..

– Милиция нас не спасет, – поморщившись, сказал Архипов иодним движением вылил в горло остатки колючей французской воды, – праваБригитта Феликсовна. В конце концов, ничего противоправного не происходит.

– Как?! – поразился Гаврила Романович. – А секта?!

– У них в паспортах не написано, что они секта! Скореевсего, указано, что прописаны на Сиреневом бульваре, дом триста пятьдесят, илина улице Бориса Галушкина, и вполне законопослушны!

– Так… что же делать? – упавшим голосом вопросил ГаврилаРоманович и дрогнул тощим телом, как будто уже влекомый невидимыми сектантами кжертвенному костру.

– Я поговорю с племянницей, – объявил Архипов. – Постараюсьвыяснить, что это за люди и какие у нее планы в отношении… квартиры ипеснопений.

– Только, пожалуйста, если можно, сегодня, – просвистелГаврила Романович тревожно, – прямо сегодня, не откладывая, а то завтра вам наслужбу, а там, кто знает!..

– Сегодня, – пообещал Архипов и посмотрел на часы, – еслиона дома, конечно.

Гаврила Романович заблагодарил, закланялся и стал отступатьв сторону входной двери. Архипов надвигался на него – как гора на муравья.

Когда дверь захлопнулась, вспомнилась наконец неуловимаяфамилия.

Соседа звали Гаврила Романович Державный.

Державный, а вовсе не Беззаконных!

Архипов полежал в ванне с книжечкой – роман моднейшегоГектора Малафеева “Испражнения души”. Сам Гектор был изображен на лаковойобложке, которую хотелось лизнуть, – шляпа, поднятый воротник, прищур, контурщеки, сигаретка. В линии сочных губ, держащих сигаретку, известный цинизм иусталость, намек на пресыщенность. Красота. Архипов любил красоту. Примерно напятнадцатой странице в ванную пришла архиповская собака, вдоволь навалявшаясяна диване. Она приблизилась, посопела и сунула холодный нос прямо Архипову вухо.

Гектор Малафеев в это самое время составил изтрехбуквенного, известного всем с третьего класса слова перевернутую пирамиду игалопом несся с верхней ее части, где оно было только одно, в нижнюю, где ихнасчитывалось штук двадцать. Архипов за ним не поспевал. Да и слово было,скажем так, излишне затасканным. Слишком уж часто встречающимся. Несколькопередержанным, как разбухший огурец в бочке с рассолом.