Читать книгу "На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона - Валентин Пикуль"

Он поправил пенсне и взялся за одну из вилок. Взялся за вилку и положил ее обратно. Даже спиной он ощутил первый за все это время дружеский взгляд. Именно — дружеский!

— Доктор Бертенсон! — радостно воскликнул Мышецкий, обернувшись. — Ах, как я рад вас видеть!..

Бертенсон (чистенький, приветливый, в скромном армейском мундире) подсел к столу князя. Светлые глаза доктора изливали на Мышецкого потоки благодушия.

— Где вы сейчас? — спросил его Сергей Яковлевич.

— Состою при флотских гвардейских экипажах. А вы, князь, я слышал, в абшиде пребываете?

— Да, меня стали обгладывать. И даже не с хвоста, а прямо с головы… А чем вы озабочены, Василий Бернгардович?

Бертенсон устало провел рукою по пухлому мальчишескому лицу, как-то сразу стал скучным.

— В черноморских экипажах неспокойно, — сообщил он. — Как бы не перекинулось и на Балтику!

— Вы думаете? — почти равнодушно спросил Мышецкий. — Но я был уверен, что всех подозрительных матросов отправили с эскадрой Рожественского… туда — на восток!

Лакей подсунул под локоть Мышецкого визитную карточку с двумя загнутыми уголками (знак особого внимания). Неожиданно резануло висок старой болью, еще уренской. Сергей Яковлевич потер его, морщась, и Бертенсон как врач не преминул это заметить, хотя ничего и не сказал. Спокойно выслушал он рассказ Мышецкого о всех последствиях его губернаторства.

— Сначала, — напомнил, — гляньте, от кого эта карточка.

— Действительный статский советник Жеребцов, — прочитал Сергей Яковлевич и спросил у лакея: — Откуда?

Лакей указал в дальний угол зала, где сидел незнакомый пожилой господин. Крепкий, коротко стриженный, смачно жующий.

— Но я совсем не знаю его.

— Зато я наслышан, — пояснил Бертенсон. — Состоял по четвертому отделению его величества канцелярии. Обворовал кого мог — сирот, старух, глухонемых, слепых и прочих уродов… Теперь же, награбившись, спешит в отставку.

Сергей Яковлевич сунул визитку под тарелку:

— Итак, милый Василий Бернгардович, я слушаю…

— Впрочем, — ответил Бертенсон спокойно, — можете остановить меня сразу, ежели слушать станет невмоготу. Я советую вам одну подлость. Но так как к этой подлости прибегают все министры, то простит бог и нас грешных… Попробуйте, — сказал доктор, — проклюнуться в Гродненском переулке!

— Мне? — испугался Мышецкий. — В эту клоаку?

— Поверьте, — утешал его доктор, — в некрологах не пишут, кто был и кто не был в Гродненском тупике. Не все ли вам равно? А я совсем не хочу видеть вас в обидах. Вы еще молоды, князь, можете многое сделать. Да и время… преглупейшее!

В конце Гродненского переулка была глухая зловонная нора. А в этой норе, пыхтя и злобствуя, проживал издатель газеты «Гражданин», романист князь Владимир Петрович Мещерский.

— Неприлично, — сказал Сергей Яковлевич, невольно краснея.

— Ах, не все ли вам равно? — отвечал Бертенсон…

В обеденном зале Яхт-клуба появились два новых лица: князь Валентин Долгорукий и турецкий атташе Азис-бей, прикомандированный к полку кавалергардов.

— Атташе! — сразу позвал его Бертенсон. — Покажите-ка мне ваш дурацкий палец.

Валя Долгорукий как-то быстро увильнул в кабинет, где обедали дипломаты. А турок, осияв всех белоснежной улыбкой, протянул Бертенсону распухший, как бублик, палец.

— Упал с лошади, — сказал он Мышецкому чисто по-русски.

— Вы знакомы? — кивнул Бертенсон. — Князь Мышецкий, губернатор Уренского края…

— Где-то и когда-то, — засмеялся Азис-бей. — Но я слышал, что окраинам России не везет: одного повесили, другого взорвали, а третий…

Доктор так потянул вывихнутый палец, что смуглый лоб атташе сразу залился от боли потом.

— Не лезьте куда не надо! — грубо заметил Бертенсон. Сергей Яковлевич взял в руки визитку Жеребцова.

— Я все-таки пойду, — сказал. — Неудобно…

Жеребцов при появлении князя почтительно привстал:

— Вы столь любезны, князь, весьма вам благодарен…

— Я к вашим услугам, сударь.

— Видите ли, князь, — начал Жеребцов глубокомысленно, — я и моя жена, урожденная княжна Кейкуатова, решили провести остаток дней на лоне природы — в Уренской губернии.

— Имение у вас — родовое или благоприобретенное?

— Благоприобретенное, — ответил Жеребцов, и Мышецкий подумал: «Благоуворованное…» — Состоит же оно в Запереченском уезде, и вот… Я и моя жена, урожденная княжна Кейкуатова, решили, так сказать…

— Простите, — обрезал Мышецкий, — что вас интересует?

— Да разное, князь… Вот, например, и мужики! Ныне они что-то суетятся. Так вы, милейший князь, как губернатор, не подскажете ли нам — не опасно ли ныне забираться в глушь?

— Пока я находился в губернии, — ответил Сергей Яковлевич с раздражением, — волнения ограничивались только городом. А отсюда, из Петербурга, я не могу поручиться вам за уезды!

— Э-э-э, — проблеял Жеребцов, — еще один пункт, и останусь вам признателен… Скоро и дворянские выборы! Слышал я, что губернский предводитель Атрыганьев не совсем соответствует. А я, как человек послуживший, чиновник еще «старого шлагу»… Да и жена опять-таки урожденная княжна Кейкуатова!

— Извините, господин Жеребцов, — обозлился Мышецкий, — но мое положение отныне таково, что я навряд ли вернусь к своим обязанностям уренского губернатора. Желаю доброго пути — вам и особливо вашей супруге, урожденной княжне Кейкуатовой!

С тем он этого дурака и оставил. Вернулся за свой стол.

Бертенсон взял с него слово, что князь обязательно навестит его в Мариенгофе, где доктор собирался встретить золотую осень. И, откланявшись Мышецкому, напомнил:

— Вы можете судить меня вкривь и вкось, но я все-таки советую вам, как другу, посетить князя Владимира Петровича в его дыре. Иначе, боюсь, эта котлета-фри будет вашей последней котлетой в жизни, которую вам подали как камер-юнкеру его императорского величества… Итак, до встречи в Мариенгофе!

Теперь осталось лишь разобраться с Валей Долгоруким, столь явно увильнувшим от встречи… Валя — дальняя родня по матери, десятая вода на киселе. Но еще не так давно родством на Руси дорожили, имея привычку всех называть «кузенами». Пути Мышецкого и Долгорукого были разные: оба из обедневших Рюриковичей, но Валя еще ребенком был взят в Зимний дворец, чтобы играть с малолетним наследником, и вот теперь они выросли: наследник стал царем, а Валя — лейтенант флота (и друг царя). Сергей же Яковлевич — иная статья: правовед, что-то пишет, что-то считает, от двора далек.

Небрежение Вали было непростительно, и Мышецкий распахнул двери в дипломатический зал.

— Валя! — резко позвал он друга. — Я тебя жду…