Читать книгу "Курс на жизнь - Галина Милоградская"

В камере на двоих уже сидел крупный белый лет сорока. Он бросил угрюмый взгляд исподлобья, глядя, как Крис раскладывает вещи на нижней полке. Потом свесил огромную лапищу и пробурчал:

— Стэн.

— Крис.

— Сколько?

— Пятнадцать.

Крис постепенно начал понимать, что здесь не имеет значения твоя прошлая жизнь. Только статья и степень тяжести совершенного преступления. Первый ужин в столовой прошёл относительно спокойно — к нему приглядывались, как и ко всем новеньким, но заводить знакомство или цеплять не спешили. Только юркий мексиканец, кажется, чувствовал себя, как рыба в воде, быстро найдя старых знакомых, и к концу ужина уже хохотал за столом. В первую ночь Крис почти не спал — тяжёлые шаги по коридору, перекрикивания надзирателей, приглушённый шёпот заключённых, изредка — смех, чаще — стоны и задушенные крики. Стэн безмятежно похрапывал, пуская газы, за стенкой кто-то надрывно рыдал в подушку. Личный ад, в который он сам себя загнал, начал отчёт пятнадцати годам.

— Эй, красавчик! — Попытки растоптать и показать, кто здесь главный, начались после обеда, когда Крис, впихнув в себя желеобразную кашу, ждал звонка, означающего конец приёма пищи. К нему вразвалочку приближались трое: белые, крупные, с наглыми ухмылками на лишённых интеллекта лицах. Крис напрягся, чувствуя каждую мышцу на спине, и поднял спокойный взгляд — в своих силах он был уверен настолько, насколько это вообще возможно здесь.

— Ты посмотри, какие глазки! — Один опустился рядом на лавку, наклоняясь и заглядывая в лицо. — Кажется, моё сердце разбито!

Его друзья заржали, толкая друг друга, заключённые, сидевшие поблизости начали потихоньку рассасываться, освобождая место.

— А что прячется под этой рубашкой? — Рука потянулась к груди, в попытке проникнуть между пуговиц, но Крис резко перехватил за запястье, надавив большим пальцем на вену. Мужчина взвыл, делая стремительный выпад второй рукой, но и она оказалась в цепком захвате.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Если хочешь найти себе девочку, то обратился не по адресу, — спокойно сказал Крис, не сводя убийственно холодного взгляда. Дружки заворочались, не спеша подходить, а Крис, откинув от себя чужие руки, поднялся, машинально отряхнувшись, и пошёл к выходу.

Второй раз к нему подкатили в душе, на этот раз двое. Действовали молча, били тихо, пока Крис пытался промыть глаза от мыльной жгучей пены. Первый удар пришёлся по почкам, и тут же, не давая оправиться, в солнечное сплетение, заставив согнуться. Избивали быстро, со знанием дела, и когда ушли, он ещё минуту лежал, пытаясь отдышаться, глядя, как кровь, смешиваясь с водой, утекает в слив на полу. Злости не было, было отчаяние, тоскливое, глухое. Кому в этой клоаке понятны слова о достоинстве, правилах, чести? Здесь своя честь, свои правила, а достоинство — непозволительная роскошь, которую очень легко потерять.

Всё решилось во дворе на четвёртый день заключения. Крис угрюмо сидел на столе, наблюдая за игравшими в баскетбол, когда к нему подошёл знакомый мексиканец. Присел рядом и хмыкнул:

— Здорово тебя отделали, а?

Крис покосился на него, не пытаясь выяснить, откуда узнал. Здесь каждый чих разносился по всей тюрьме, не стоило и стараться что-то скрыть.

— Меня, кстати, зовут Тони. — Мексиканец протянул руку. — Ты ведь Крис? Я про тебя слышал, ты убил свою жену, да?

Отвечать не было смысла, вопрос явно бы из разряда риторических.

— С тобой хочет поговорить большой человек. Пойдём.

Отнекиваться тоже было бессмысленно — если кто-то из державших порядок что-то решил, то личные предпочтения отходили на десятый план. Крис и Тони пересекли двор и остановились у лавки, на которой, развалившись, сидел сухопарый татуированный мужчина лет шестидесяти.

— Значит, ты Кристофер Лаберт? — Он окинул Криса внимательным взглядом и кивнул — из-за спины вышел плотно сложенный парень, поигрывая бицепсами. — Покажи, на что ты способен.

Град ударов обрушился внезапно, без предупреждения, и Крису ничего не оставалось, как отбиваться, поначалу уйдя в оборону. Но стоило противнику ослабить напор и открыться, как он тут же пропустил удар, и теперь преимущество перешло на сторону Криса. Серия коротких, точных попаданий, завершившаяся мощным апперкотом, от которого парень, клацнув зубами, завалился на землю — Крис выпрямился, тяжело дыша, бросая быстрый взгляд на наблюдавшего.

— Хорошо, — кивнул он, показав глазами на место рядом с собой. — Я — Дик Архитектор, и ты мне подходишь. Мне нужны парни, как ты — умеющие постоять за себя и прикрыть спину в случае чего. Если будешь ходить подо мной, от посягательств остальных гарантировано защищу.

— Что требуется от меня? — хмуро спросил Крис, пробуя изнутри языком щёку, из которой шла кровь.

— Полное и безоговорочное подчинение приказу, без вопросов. Я читал твоё дело — ты ведь служил. Значит, знаешь, что к чему. — Дик пожал плечами. — Будешь подчиняться — проблем у нас не будет. Усёк?

В этот вечер Крис вступил в банду Архитектора. Через неделю обзавёлся первой татуировкой — два куба, проходящие друг через друга, на левом плече. А ещё от Тони узнал, откуда Дик получил своё прозвище — он виртуозно разделывал людей, собирая из частей тела геометрические фигуры.

Первого свидания с родителями Крис боялся больше, чем нового дня в тюрьме. Они сидели за стеклом — такие близкие и такие далёкие одновременно. Разница между тем миром и этим никогда ещё не казалась такой явной: одетые с иголочки, пахнущие дорогим парфюмом и свободой с одной стороны, и он, уже успевший впитать в себя вонь тюремной камеры. Матери было сложно, он видел это. Она так и не смогла вымолвить ни слова, приглушённо рыдая.

— Дэниз говорит, у нас неплохие шансы на пересмотр дела. — Отец, кажется, за этот месяц постарел на десять лет. — Она приедет позже, задерживается.

— Не думаю, что это возможно. — Крис слабо улыбнулся.

— Как ты тут? — вырвалось у отца.

— Могло быть и хуже. — И это было правдой.

— Мы ждём тебя дома.

«Дом». При этом слове в горле вырос комок, острый, мешающий вдохнуть. Крис кивнул, попытался улыбнуться, но вышло плохо. Ему было стыдно за свои мысли, за желание выйти отсюда, за желание уйти вместе с родителями, как в детстве, когда они задерживались на работе, а он сидел один в младшей школе и ждал. И вот, худший кошмар детства сбывается — родители пришли за ним, но уходят без него. А он остаётся.