Читать книгу "Взорви эти чертовы двери! И другие правила киноделов - Майкл Кейн"

Но вы бы знали, как я мечтал вернуться к картошке и лезвиям, очутившись в Корее, в траншее, кишащей самыми наглыми и хитрыми в мире крысами, лицом к 38-й параллели, за которой меня ждали два миллиона озлобленных китайцев.

Отправившись воевать в Корею, я больше всего боялся оказаться трусом. Я боялся, что мне захочется сбежать. Несколько раз я чудом избежал смерти: стоя на страже в первую ночь на передовой; под снайперским обстрелом; наткнувшись на двухметровую змею. Тогда-то я и понял, что трусом не был. Да, я испугался до смерти, но не струсил. Отчасти меня закалило обучение в тренировочном лагере. Но, думаю, не обошлось и без помощи отца — тот учил меня боксировать, стоя на коленях, когда я был ростом ему по пояс, и в конце каждого поединка сбивал меня с ног и объявлял: «Продул!» — а потом всегда заставлял отыгрываться. Но главное — во мне самом было что-то, что не давало сбежать. Я и не знал, что во мне это есть; понял только на войне.

Как-то раз, черной, влажной ночью, кишащей москитами, настала моя очередь идти в патруль на нейтральную полосу с двумя товарищами и офицером. На середине пути мы почуяли запах чеснока и сильно испугались: китайские солдаты жевали чеснок, как американцы — жвачку, и этот запах предвещал беду. После войны я много лет не переносил чеснок в пище. Такие же неприятные ассоциации вызывало у меня оливковое масло — в детстве мама капала его нам в уши, чтобы вычистить серу. Мысль о том, чтобы полить маслом салат и съесть его, казалась мне отвратительной, но это было тогда, а не сейчас. Сейчас я привык, а ушам моим уже ничего не поможет: я стал совсем глухим.

Но вернемся к моему рассказу. В ту ночь на нейтральной полосе я испытал не страх, а гнев — пылающую, раскаленную ярость — при мысли, что меня вот так, ни за что, убьют в этой ужасной вонючей дыре, а у меня даже шанса пожить толком не было; я не успел осуществить ни одну свою мечту. И я решил, что если умру, то заберу с собой на тот свет как можно больше народу. Я не собирался сдаваться без боя. Мои товарищи со мной согласились, и мы бросились навстречу врагу.

Оказалось, что никакого врага не было. Той ночью мы кружили в непосредственной близости друг от друга, но так и не столкнулись лицом к лицу, и в конце концов наш патруль вернулся на свои позиции в целости и сохранности. Нас было не узнать — так распухли наши искусанные москитами лица. Смертельно уставшие, мы свалились без ног. Но та ночь оказалась для меня очень важной. Тогда я взглянул смерти в лицо и не струсил. Я узнал о себе то, в чем никогда больше не сомневался: если кто-то захочет меня убить, пусть приготовится заплатить, потому что я не сдамся без боя. Я никому не желаю вреда. Но если кто-то решит угрожать мне, запугивать меня — если кто-то захочет мне навредить, — я этому человеку не завидую.

Кончился год службы в Корее, и мы покинули свой пост, а на смену нам пришли новые силы. Нашим сменщикам было по девятнадцать лет — всего на год меньше, чем нам, но, проходя мимо них, я взглянул в их лица, потом посмотрел на товарищей и понял, что мы выглядели лет на пять, а то и на десять старше. Мы повзрослели. Мы прошли испытание. Теперь мы знали, в чем соль жизни. А я, повидав смерть и чудом оставшись в живых, преисполнился еще большей решимости чего-то в жизни добиться.

Служба в армии преподала мне один урок, и я поделюсь им с вами: чего бы вам это ни стоило, не попадайте рядовым пехотинцем на войну. Даже если вам повезет и вы уйдете живым, это будет невообразимый кошмар. С другой стороны, после войны мне ничего не стоило стать счастливым: тому, кто воевал в Корее, любое другое занятие кажется счастьем. Корея научила меня ценить каждую минуту каждого дня с того момента, как я открывал глаза утром, и до того момента, когда вечером я засыпал.

Война отвратительна и ужасна, и я не пожелаю никому — ни одному молодому человеку — пережить ее. Я никогда бы не стал призывать никого отправляться на войну, где людей калечат и убивают. Но я верю в пользу армейской подготовки в мирное время. Попробуйте полгода побегать под проливным дождем, поползать на тренировочной площадке, полгода чистить грязное оружие до блеска, следовать приказам и учиться защищать свою страну. Такая подготовка прививает ценности и чувство принадлежности, остающееся с вами на всю жизнь. Я понимаю, что мои слова звучат старомодно. Но в наш век, когда для любой более-менее приличной работы требуется хорошее образование, а телефоны и айпады постоянно отвлекают от дела, молодежь порой даже не догадывается, как на самом деле нужна ей дисциплина и сосредоточенность на цели.

Не стремитесь к богатству и славе; просто найдите занятие по душе

Странный совет из моих уст, но я все же порекомендую каждому, кто стремится стать богатым и знаменитым: не надо этого делать.

В юности я никогда не ставил перед собой такую цель. Мои экранные герои, которыми я восхищался каждую субботу на утреннем сеансе в кино, — Марлон Брандо, Спенсер Трейси, Кэри Грант, Кларк Гейбл и величайший из всех Хамфри Богарт, — были широкоплечими загорелыми красавцами со сверкающими белозубыми улыбками. Эти элегантные полубоги обитали в раю — Голливуде, — а я был всего лишь долговязым носатым парнем из рабочего района.

Я знал, что с моей внешностью и акцентом стать звездой мне не светит. Голливуд казался далеким и недосягаемым. В годы моей юности — 1940–1950-е — акцент не только выдавал происхождение, но и определял судьбу: выговор кокни, какой был у меня, не сулил ничего хорошего.

Так что я никогда не мечтал о богатстве и славе. Я не преследовал такой цели. Зато в ранней юности я нашел себе занятие по душе — актерство. И до сих пор считаю это своей самой большой удачей (хотя в жизни мне часто везло).

А к актерству я пришел благодаря другой своей большой любви — девчонкам. В четырнадцать лет я, прыщавый, худосочный и озабоченный подросток, стоял и таращился в окно молодежного клуба на группу красивых девушек; ни с одной из них мне, естественно, ничего не светило. Наш клуб Clubland располагался в новехоньком здании на Уолворт-роуд и был построен с нуля преподобным Джимми Баттервортом, который им и заведовал. Я стоял раскрыв рот, и тут дверь, на которую я облокотился, распахнулась, и я ввалился прямиком в помещение театрального кружка, чем немало позабавил собравшихся. Оглядевшись, я понял, что мог бы сразу убить двух зайцев: стать актером и попасть в Голливуд, а значит, и поучаствовать в любовных сценах — и вот тогда-то мне уж наверняка удастся поцеловаться с одной из этих милашек. Так, из не самых благородных побуждений, и началась моя актерская карьера, но я никогда об этом не жалел.

Не так-то просто попытаться выразить словами, почему мы занимаемся делом, которое приносит радость, — это все равно что объяснять, почему мы любим кого-то или почему твой любимый цвет — синий. Вроде бы все очевидно, и тем не менее очень трудно выразить словами, почему именно цвет морской волны идеален и наиболее приятен глазу, а твоя возлюбленная — самый удивительный человек из всех, с кем тебе посчастливилось повстречаться. Так же мне трудно объяснить, почему актерство — самое увлекательное занятие на свете; конечно, есть вещи и повеселее, но они, увы, запрещены законом!