Читать книгу "Убийственный Париж - Михаил Трофименков"

Бизнесмен смерти? Скорее клептоман смерти, воровавший и жизни, и вещи, но толком не знавший, как ими распорядиться. Сумасшедший ученый — «доктор Мабузе» — Петио был, безусловно, одержим бредом изобретательства. Или доктор просто любил смерть, упивался тем, что может в равной степени и спасать, и губить?

На судебных фото чисто выбритый Петио неожиданно и тревожно напоминает то ли Антонена Арто, то ли Андре Мальро. Аскетическое, даже вдохновенное лицо интеллектуала с червоточинкой безумия — такой может слышать голоса, видеть призраков.

Конечно, он безумец, но ведь были нормальные люди, знавшие, что доктор убивает, и относившиеся к этому вполне прагматически. Соседи в начале марта 1944 года заметили: дом номер 21 оживал по ночам, какие-то люди грузили в автомобили — а автомобили были тогда привилегией оккупантов и их пособников — какие-то чемоданы.

Доктора держало на крючке французское гестапо, узнавшее о нем от «загонщицы», румынской еврейки Эриан Кахане, любовницы немецкого офицера. То ли почуяв поживу, то ли собираясь сдать «Эжена» немцам, шеф гестапо Лафон привел к нему трех сбитых английских летчиков, которых его люди нашли и припрятали для подобных провокаций. Вслед за ними в дом на улице Лезюера ворвался напарник Лафона, экс-инспектор Бонни со своими головорезами. Но кошмарить «Эжена» не пришлось, племянник Лафона, сутенер Поль Клавье, узнал довоенного друга, лечившего его и его «цыпочек». Приятели откупорили коньяк. Бонни — вот он, неистребимый инстинкт старой ищейки — обыскал дом. Обнаружилось много интересного: колбы с заспиртованными вагинами, два расчлененных тела. Бонни срочно вызвал Лафона.

Рецидивист Лафон не испытывал к Петио профессиональной солидарности: беспредельщики лишь мешают жить честным ворам. Но вечной головной болью Лафона были трупы тех, с кем он чего-то не поделил. Куда их девать? Обратишься к немцам — те не поймут. Доктор же так наладил утилизацию трупов, что невольно пожалеешь, что не получил образования. Короче, Лафон приватизировал Петио. Отныне доктор делился с ним выручкой и избавлял шефа гестапо от головной боли по поводу мешающихся под ногами трупов. Лафон же подгонял ему клиентов: в марте 1943 года Петио разделался с умыкнувшими чуть ли ни десять миллионов из гестаповского общака Жо «Боксером» Реокре, Адриеном «Баском» Эстебетеги, Жозефом «Марсельцем Зе» Пьерески, Франсуа Альбертини и их спутницами.

Зверюга Реокре признался друзьям, что от первой встречи с «Эженом» у него мурашки по спине побежали. Вторая встреча стала последней.

Существует версия — отдающая, впрочем, какой-то цыганщиной, — связывающая исчезновение сокровищ Петио именно с французским гестапо. Якобы чемоданы с добычей боевики Лафона вывезли в городок Вильнев, куда Петио отправился на похороны тетки. В гробу тетино место заняли брильянты Гущинова и прочих несчастных. Вот только когда после войны один из участников этой экспедиции разрыл могилу, золота и камешков в ней не оказалось. Это можно было бы списать на фантазии уголовника, заработавшего несколько франков на продаже этой байки журналистам, если бы не упомянутая им странная деталь: тела в гробу также не обнаружилось.

* * *

В мае 1943 года в дверь Петио постучал промышленник Иван Дрейфус, спасенный друзьями за огромную взятку из эшелона, направлявшегося в Освенцим. Богатство позволило ему умереть не в общей черт знает с кем газовой камере, а в персональной. Беда лишь в том, что его история была липой: Дрейфуса подослало настоящее, немецкое гестапо.

Петио так широко развернул свое предприятие, что о нем прослышали немцы. Им было плевать на то, что исчезают евреи. Другое дело — подпольная группа с окном на испанской границе. На доктора вышел второй агент, и 21 мая его взяли. Он восемь месяцев молчал под пытками в тюрьме Френ, а сокамерникам рассказывал, как пускал под откос эшелоны и жег на аэродромах «мессершмитты». Петио освободили, ничего не добившись, 8 февраля 1944 года: о доме на улице Лезюера, купленном в сентябре 1941 года за пятьсот тысяч на имя брата Мориса, гестапо не знало.

Нехороший дом тем временем жил своей смертью. Там побывал Морис: трупов не видел, но обнаружил в изобилии немецкую форму, которую сжег, как и список пятидесяти пяти жертв. Дом использовал по прямому назначению Лафон, не сумевший выручить Петио из гестапо: в ямы с негашеной известью были брошены его конкуренты из «корсиканского гестапо» — он очень не любил корсиканцев. Петио было чем заняться на улице Лезюера: Лафон плохо убирал за собой. Впрочем, безусловно, что в феврале-марте 1944 года продолжал убивать и сам доктор.

Версию о работе Петио еще и на подполье тоже нельзя отвергать. Петио слыл социалистом. В 1925 году его выбрали большинством в восемьдесят процентов голосов мэром Вильнева от партии Леона Блюма. Судебные преследования мэра за растраты, воровство электричества, кражу керосина и могильного креста (господи, крест-то ему зачем?) избиратели сочли кознями правых.

Впрочем, доктор не только подкручивал счетчик, но, возможно, уже тогда убивал. В 1926 году исчезла служанка, беременная от него и способная испортить его политическую карьеру. В 1930 году в своем доме была забита и сожжена мадам Дебов, считавшаяся любовницей Петио: накануне она взяла в банке двести восемьдесят тысяч франков. Некто Фраско утверждал, что видел Петио на месте преступления, но, как баран, сделал у доктора укол от ревматизма и через три часа умер от аневризмы, как гласило свидетельство о смерти, выписанное самим Петио: перед войной он получит — весьма кстати — право выписывать свидетельства о смерти в Девятом округе Парижа. Но его вина в этих смертях не очевидна, как и причастность к отрезанным головам и частям тела, выловленным из Сены в 1941–1942 годах.

Хотя доктор Поль был уверен, что, исследуя находки с улицы Лезюера, он узнал ту же руку, что расчленяла жертв Сены, и это, безусловно, была рука опытного врача, имевшего неаппетитную привычку в минуты перекура втыкать скальпель в бедро трупа.

Петио утверждал, что Сопротивление помогло ему избежать отправки на работу в рейх, а от пациентов своей клиники он получал информацию о передвижениях вермахта. Никто не слышал о руководимой им группе «Флай-Токс», названной в честь популярного инсектицида, ну и что? Бывало, из целой группы выживал один человек. Он был в курсе дел подполья, возможно набравшись информации от восхищенных его мужеством сокамерников. Но даже в хаосе 1944 года вряд ли можно было вот так, человеку с улицы, преобразиться в капитана контрразведки. По словам одного из тех, кто укрывал его, Петио вечерами исчезал, а на рассвете приносил оружие, «отобранное у патруля». Правда, на суде доктор рассказал, что убивал немцев секретным оружием, не оставляя следов, но большего сказать не может из опасения повредить интересам Франции.

Мэтр Флорио строил защиту Петио на его невменяемости. В 1914 году семнадцатилетнего Марселя арестовали за кражу: психиатры отметили, что мальчик не отвечает за свои поступки. В 1916 году раненый солдат Петио украл казенное одеяло в госпитале: в военной тюрьме его признали параноиком, но вернули в окопы. Лишь в 1918 году после второго ранения его комиссовали по психической болезни. Благодаря ветеранским льготам Петио без проблем поступил в Сорбонну и закончил ее с отличием, а в 1922 году трижды признанный ненормальным доктор открыл кабинет в Вильневе. Перед войной список его диагнозов пополнился. В 1936 году он украл медицинский справочник из книжного магазина в Латинском квартале, напал на «флика», сбежал, через два дня сдался, а на суде заявил, что «гений не заботится о низких материях»: в момент кражи он обдумывал новое великое изобретение. Суд на семь месяцев определил Петио в лечебницу. Однако в 1945 году его сочли вменяемым.