Читать книгу "Страстотерпицы - Валентина Сидоренко"

– Вспомнила…

– Закрой рот!

– Да что я тебе…

– Рот закрой, я тебе говорю, – спокойно глядя на него, приказала Майка. Петр поперхнулся, но дальше спорить не стал.

– Вот верите, нет, девки. Нарочно начнешь собирать, для кино, к примеру, – не подберешь таких. Где ты их набрал таких?..

Петр молчал.

– Бери деньги, ступай в магазин, – устало сказала ему Майка и села на лавку. – Далеко не ходи. На горке всегда есть…

Когда Петр ушел, маленькая Верочка вдруг спросила Майку:

– Как ты с ним спать ложишься?

– Кой там спать, – лениво ответила Майка.

Она сидела на лавке, могучая, прямая, плотно приставив друг к другу две широкие глыбы ног.

– Так – принеси-подай, – грустно добавила она. – Я за него как вышла? Рожать надо было, и пошла. Он ничего мужик, в общем-то, если бы не скупость. Жили бы мы душа в душу. Он не бьет меня. Другие бабы в синяках ходят. А я того не допускаю.

– Тебя побьешь, – засмеялась Нинка.

– Хе. А то я не баба. Я, может, за то страдаю, что у меня власти много. Я ему говорю: купи мне телевизор за четыреста рублей. Я его сама не смотрю, телевизор. Как включу – спать тянет. А он говорит: тебе не все равно, перед каким телевизором спать – за двести или за четыреста? Это он мне так сумел! Нет, говорю, ошибаешься, драгоценный мой муж. Мне не все равно. Пошел, купил за четыреста. Стоит теперь ящик. Никто его не смотрит. Славка у бабки живет.

– А ты его брось, – хохотнула Нинка.

– Кого? – не поняла Майка.

– Мужа.

Майка покачала головой.

– Собаку не бросают, – грустно ответила она. – А ты – человека брось. А уйду, с ним жить никто не будет. Он без меня на другой день сдохнет. Так-то, если по уму разобраться, он же для нас со Славкой копит. А меня злит это. Думаю, зачем мне деньги твои – я из вагона не вылажу. Ты мне покажи, что я баба. Ой, да чего там. – Она огорченно махнула рукой и замолчала.

За двойными стеклами окна, над зелеными составами играл, разгулявшись, высокий весенний день. Все перепуталось в природе, сдвинулось со своего места, а потому неминуемо что-то должно было случиться. Катастрофа уже надвигалась, чувствовалась в отчаянно светившемся воздухе, но солнце все равно грело без меры весело, горячо, сладко.

«Это какой же сегодня день, – думала Тоня, прислонившись к стене. – Ох, какой денек!..»

Хотелось потянуться блаженно, одиноко, чтобы кровь разошлась, встать, выйти из вагона и идти, идти и идти.

Как устало и застоялось тело! Хочется воли и воздуха.

Последние дни поездки, измотанная холодным вагоном, она думала о том, как проживет положенный ей отдых, куда пойдет, что купит. Она думала о том, что по вечерам будет непременно печь блины на кислом молоке с маслом.

Ночи в поездах тягучие, мысли тяжелые. Под привычный стук колес Тоня все чаще думала о том, как прожила она свой короткий бабий век. Давно ли девчонкой бегала, ан вот уже и середина ей пришлась короткого веку, отпущенного для силы, любви, работы. Повидала она много. За десять лет работы на поездах хочешь не хочешь, а землю увидишь. Сколько людей провезла, а знает не больше десятка. Вокзалы помнит, города знает, а лица не вспомнит, пожалуй, ни одного. Много всего было, а что осталось? Измельчало все, поблекло, как песок по земле, рассыпалась вся ее жизнь.

Качаясь на полке, глядя бессонными глазами в потолок, она думала о том, что осталось ей, пожалуй, совсем немного, потому что убывает та жадность до людей, дорог, разговоров, которая кипела в ее ранней молодости, все меньше она волнуется, все разбухает, тяжелеет в ней одиночество. А сейчас, слушая Майку, закрыв глаза, она думала: сколько еще жить, господи! Ай, сколько! Эту прорву времени жить – не пережить. Еще сегодня день не кончился. Еще целый отдых впереди. Гуляй, где желаешь. Ведь приехали, наконец!

Пришел Петр, выставил бутылку вина на стол, возле каждой проводницы аккуратненько положил по плавленому сырку, по шоколадке.

– Все? – спросила Майка.

– Все, – ответил он и чинно сел.

Разлили. Даже тихая Верочка выпила свою меру, не поперхнувшись, только перед тем как пить, долго держала стакан в руке, о чем-то грустно думая. Петр деловито, до крошечки съел свой сыр, радостно потер руки и сообщил:

– Ну, бабы, приехали.

Черные жирные проталины пятнили снег на путях.

– Приехали, – словно уловив Тонино настроение, сказала Нинка и потерлась носом о Тонино плечо. – Я тебя провожала – еще снег не ложился. Время быстро бежит.

– Скоро весна, – сказала Верочка. Она, опьянев, смотрела на всех черными добрыми глазами и грустно улыбалась. – Я весной как землю увижу, у меня руки чешутся. Трогать хочется, погладить ее. Деревья послушать. Подумайте, как это в городе люди по земле не скучают? Ведь в городе нет земли – один асфальт. И огня нет. А я без огня скучаю. Едешь, едешь, да выйдешь в топку заглянуть, на огонь посмотреть…

Петр захохотал.

– Что ты ржешь, сивый мерин? – грозно спросила его Майка. – Молодая еще девчонка. Жизни не видела.

– А что я такого сказала-то? – удивленно спросила Верочка. – Ну что я плохого сказала? А?

– Смешная ты. – Майка ласково потрепала ее по голове. – Дитя еще.

Неожиданно в тамбуре поднялся шум, загрохотало кем-то оброненное ведро. Петр вздрогнул, убрал со стола бутылку. Майка готовно поднялась к выходу, но Нинка остановила ее знаком руки. Дверь широко распахнулась, вошла старуха Нюська, увидела на столе стаканы, расплылась в улыбке.

– Где шаль, которую ты у Машки Тихоновой взяла? – спросила Нинка.

Старуха села чуть поодаль проводниц, словно не слыша вопроса, кивнула, медленно расстегивая жакетку.

– Бабка. – Нинка взяла в руки стакан, рассматривая его на свету. – Я тебя спрашиваю?

– Нету, – коротко сказала старуха, с легкой скорбью глядя на проводницу. – Нету, Нинок, потеряла я шаль, – призналась она и опустила голову, словно засыпая. Тут же очнувшись, она дрогнула головой и повернулась к Тоне. – Тоня, ты человек, Тоня. Скажи ей, зачем она надо мной изгаляется? Мне семьдесят лет. Муж на фронте погиб, и сын тоже. Она понимает такое? – Старуха подняла вверх корявый желтый палец, голова ее мелко затряслась. – Тоня, нету у меня шали. Машка молодая, она еще десяток таких шалей сносит…

Нинка решительно поднялась.

– Не надо, Нина, – тихо сказала Тоня.

– Ты, может, и шаль для Машки купишь? – с трудом сдерживаясь, спросила Нинка.

– Куплю, – все так же тихо ответила Тоня. – Только успокойся.

– Дура, – вспылила Нинка. – Дура. Во. – Она зло постучала себя по лбу. – Жалостливая нашлась.

– Ну, с кого ты спрашиваешь? Ты посмотри на нее. Ну, что ты с нее возьмешь?