Читать книгу "Мы, домовые - Далия Трускиновская"

Хозяйка звенела почище всякого будильника, но хозяин, как Прохор уж понял, просыпаться не желал.

Он не хотел шоферить у хозяйкиных подруг, он не хотел учиться на балансоспособного бухгалтера, он не хотел сидеть охранником на складе, он не хотел даже в грузчики, а твердил о том, что руки просят работы, но хозяйке это было совершенно непонятно.

Феоктист Степаныч поспешил на кухню – ему как домовому дедушке, получающему хорошие подарки, надлежало блюсти мир в семье. И что-то он там наколдовал – стало тихо. Через гостиную в спальню пробежала хозяйка. Сунулась в сумку за мобильным телефоном – ахнула!

– Батюшки! Крыса, что ли, завелась?…

Поняв, что иначе не получится, она перевернула сумку вверх дном и стала вытряхать все непотребство над креслом. Прохор еле успел уцепиться.

– Лешка! Ты посмотри!

Вошел хозяин. Хмыкнул.

– Полна квартира крыс – хоть бы ты что сделал! Мужик в доме, называется!

Хозяйкина логика была Прохору непонятна. Крысы вот ни с того ни с сего размножились… Но хозяин не возражал, что-то он в этих глупых словах услышал такое, такое…

Хозяйка с мобильником поспешила в спальню и закрылаь там, чтобы без помех поговорить. Будь Прохор мужиком, спросил бы – с кем у нее, голубушки, завелись секреты? А вот хозяин не спросил.

Он просто сел в низкое кресло, так тяжко сел, что кресло простонало.

– Доигрался, Лешенька… – сказал он сам себе.

Пасмурный Прохор, не имея возможности выбраться, сидел со своим узелком в сумке и подглядывал в щелку. Пасмурный Лешка – в кресле. И длилось это невесть сколько. Наконец хозяин поднял крупную голову, обозрел все квартирное великолепие, тягостно вздохнул.

– Тошно… – проворчал.

Ох, как Прохор его понимал!

Хозяин уставился на свои крепкие, тяжелые ручищи. И Прохор на них уставился с уважением. Такими лапами топор держать сподручно, пни корчевать, быка за рога наземь валить…

– А!.. – литой кулак треснул по журнальному столику, по самому углу, и треснул от души. Посуда взлетела в воздух и рухнула на ковер, стол встал на дыбы, Прохор втянул голову в плечи.

Хозяин встал. Посмотрел сверху на все безобразие.

– К черту! – только и сказал. Без всякого кривого слова, коротко и вполне пристойно послал он к черту этот журнальный столик, и ковер, на котором столик стоял, и паркетный пол, покрытый этим ковром, и двадцать шесть квадратных метров гостиной, выложенные паркетом.

В воздухе явственно повеяло надеждой!

Прохор высунулся из сумки по пояс. И увидел хозяйскую спину. В прихожей началась суета. Хозяин что-то сволакивал с антресолей. Прохор съехал по крутому боку кресла и понесся на шум.

То, что он увидел, заставило его прям-таки застонать от восторга.

– Мой… – без голоса прошептал Прохор. – Мой!.. Мой!..

А прочие слова уж и ни к чему были.

Хозяин сбросил с антресолей старый рюкзак, литров на сотню, запустил в хлам ручищу по самое плечо и, поднатужившись, вытянул свернутый спальник.

Он уходил.

Уходил!

– Хозяин! Слышь, хозяин! – заорал Прохор. – С собой-то возьми!

– Это что еще за нечистая сила? – Хозяин вроде удивился, но не испугался. – Дедушка домовой, ты, что ли?

– Не домовой я! Сумочный!

– Какой?…

– Сумочный! – вдруг заново ощутив позор своей карьеры и покраснев под шерсткой до ушей, выкрикнул Прохор.

– Вот те на! По сумкам, что ли, промышляешь?

Это уже было превыше всяких сил.

– Ну, промышляю! – заголосил Прохор. – Станешь тут промыслителем, когда жрать нечего! Хозяин кинул! В холодильные не берут! Домовым дедушкой – рекомендаций требуют! А у вас в дамской сумке вакантное место открылось!

– Ты, что ль, у моей там бардак устроил? – Лешка расхохотался. – Ну, силен! Так выдь, покажись! Авось поладим!

По голосу было ясно – здоровенный мужик не против, чтобы при нем кормился еще кто-то, не сильно беспокоясь о сиюминутной пользе от постояльца.

– Чего на меня смотреть? На меня вам смотреть не положено! – отвечал Прохор. – Ты отвернись – я к тебе в рюкзак шмыгну. Я ж на самом-то деле – рюкзачный! Я сколько при рюкзаках служил! При настоящих – при «ермаках»!

– Точно?

– Точно! И спички у меня всегда сухие были, и крупа не рассыпалась, и шнуры не путались! Рюкзачное дело я туго знаю! Ночью костер стерегу! До рассвета разбужу, если на рыбалку! Троих хозяев мой лучший рюкзак сменил – вот последний-то меня и кинул… Другой приличный рюкзак в наше время поди найди… – Прохору вдруг показалось, что больно уж расхныкался, и это не придется Лешке по нраву, он ужаснулся собственной дури и выпалил первое, что пришло на ум, чтобы спасти положение: – А чтобы сигареты отсырели – да сам утоплюсь, а сигареты сберегу!

– Ну, ты мужик деловой, – одобрил хозяин. – Ладно, шмыгай, рюкзачный. Авось поладим. Есть же еще гда-то заводы, там люди работают! Есть же еще стройки! Хватит с меня этих калькуляторов!

– Не пропадем! – поддержал Прохор. – Ты если тушенку брать хочешь – сейчас банки клади, хозяин. Хватит с меня этой помады! А я баночку к баночке уставлю, ты их и не почувствуешь.

Но тушенку Лешка брать отказался. Не в лес ведь идет – поездом, скорее всего, поедет. Он набивал рюкзак не охотничьим и не туристическим припасом, от чего Прохор морщился, однако так боялся утратить долгожданную и исконную свою должность, что и словечка кривого не вымолвил, лишь через слово называл Лешку хозяином.

– На-ка, пристрой в карман, – попросил хозяин. – И запомни, где лежат.

На плечи Прохору свалилось полдюжины легоньких пестрых квадратов.

– Что-о-о?!? – зарычал он, пихая эту мерзость ногой.

– Не что, а в кроссовки класть. Лучше всяких стелек! – объяснил Лешка.

Ну, раз так…

– Мужики мы или не мужики? – сам себя спросил Прохор, сам же и ответил: – Мужики! Не пропадем, хозяин?

– Ну! А звать-то тебя как?

Прохор не впервые говорил с хозяином, хозяев-то у него в славные рюкзачные времена перебывало порядком. Но именно сейчас он понял, что уже нельзя отвечать по-старому: «А Прошкой!»

Именно сейчас, когда со всех сторон светили одни неприятности, а былым благополучием и не пахло, следовало гордо выпрямить спину и потребовать от жизни уважения к себе.

– Прохором Терентьевичем! А тебя?

Хозяину по возрасту вполне можно было назвать себя, знакомясь, просто Лешей. Но каким-то образом ему передалось Прохорово понимание важности момента.

– Алексеем Павловичем.

Тут бы мужикам впору друг дружке руки пожать. Но и без того было ясно – есть уважение. А прочее – приложится.