Читать книгу "Рубеж - Анатолий Рыбин"

— Я уже чувствую, товарищ генерал, — обидчиво сказал Жогин. — Полковник Жигарев давно ко мне подбирается.

Мельников встал, раздумывая, прошелся по кабинету.

— Послушайте, Григорий Павлович, а как, интересно, поступили бы вы, находясь на месте полковника Жигарева?

— Я?

— Ну да, вы.

— Наверное, вник бы все-таки в суть дела.

Мельников улыбнулся.

— А вы дипломат.

— Да нет, — возразил майор, — дипломат из меня плохой. Я не могу понять, товарищ генерал, почему к ракетчикам подходят у нас с такой же меркой, с какой оценивают, например, действия мотострелков, артиллеристов?

— Наверно, потому, что все мы солдаты, — сказал Мельников и пристально посмотрел на майора. — А вы, Григорий Павлович, значит, хотите, чтобы ракетчики были на особом положении. Так я вас понял?

Жогин принялся объяснять, что у ракетчиков своя специфика и что с этим невозможно не считаться.

— А кто же возражает? — спросил Мельников.

— На словах вроде никто, — пожал плечами Жогин. — Нас даже многие величают интеллигенцией, спрашивают: «Ну как тут чувствуют себя математики?» А на учениях об этом вдруг все позабыли. Но мы ведь нового сокращения времени в подготовке расчетных данных для пуска добились, товарищ генерал.

— Знаю, — сказал Мельников. — Полковник Осокин доложил. Но меня беспокоит другое, Григорий Павлович. Почему это вы свою работу у пультов все время стараетесь отделить от самообороны?

— Так ведь у пультов формируются настоящие ракетчики.

— Значит, защита ракетных установок — дело второстепенное. Так я вас понимаю?

— Не то чтобы второстепенное, но ведь от расчетов зависит пуск. А пуск должен быть быстрым и точным.

— Верно вы говорите. Только поймите и другое, Григорий Павлович, грош цена будет вашим достижениям в подготовке ракеты к пуску, если расчеты не научатся вести борьбу с десантами «противника». Боевая готовность — это знания, опыт, решительность действий во всем. Неужели вы, уже достаточно опытный офицер, считаете, что отработка приемов самообороны для ракетчиков не обязательна?

— Да нет, теперь уже не считаю, — ответил Жогин. — Но поймите и вы, товарищ генерал, нелегкое это дело, особенно для тех, кто готовит расчетные данные. Да и сам я иногда так увлекусь, что все на свете забываю. Почему — не знаю. Может, от характера это, а может, умения нет.

— Ага, вот и подступили мы с вами, Григорий Павлович, кажется, к главному. — Мельников опять вышел из-за стола, сел на стул рядом с майором. — Плана нет у вас четкого, отсюда и все беды. Вы, как молодой сокол, только в небо стремитесь и смотрите только в небо, а скал земных, деревьев, оврагов не примечаете. А ведь о них ушибиться можно, синяков набить.

— Да, чего-чего, а синяков я уже получил в достатке, — тяжело вздохнув, пожаловался Жогин. — Иной раз даже не понимаю — за что?

Мельников, внимательно посмотрев на майора, предложил:

— Что же, давайте тогда вместе подумаем, Григорий Павлович, как избежать синяков. Может, для начала здесь, в управлении, устроим что-нибудь вроде творческой встречи. Соберем офицеров, а вы расскажете о своей работе над прибором наведения, о трудностях, которые испытываете. Хватит, наверно, скромничать?

— Творческая встреча — это слишком громко, товарищ генерал, — смущенно сказал Жогин.

— Почему громко? Дело-то серьезное. И результаты уже налицо.

— Да нечем пока хвалиться. Закончить нужно с прибором наведения, а уж тогда... Одним словом, результаты еще закреплять нужно, товарищ генерал.

— Пожалуй, вы правы, Григорий Павлович, — согласился Мельников.

* * *

После разговора с майором Жогиным комдив пригласил к себе Жигарева и Осокина.

— Так вот, — Мельников пристально посмотрел на Жигарева, — что касается анализа действий ракетчиков, работу проделали вы, Илья Михайлович, большую и полезную. Такого живого разбора, как этот... — Мельников приподнял машинописный жигаревский труд, покачал его, как бы взвешивая, и снова опустил на стол. — такого в практике штаба мы еще не имели. И будет, наверно, правильным, чтобы ту часть, которая содержит анализ, немедленно размножить и отправить не только в ракетное подразделение, но и в другие части. Пусть офицеры изучают. Но вот выводы ваши и предложения, Илья Михайлович... — комдив с сожалением развел руками, — придется исключить. Поймите, анализ и хлыстик — разные вещи.

— Очень жаль, товарищ генерал, — сказал Жигарев. — Анализ без выводов и дисциплинарных мер едва ли достигнет цели. Тем более если это касается такого трудного командира, как майор Жогин.

— А мы этой цели попытаемся достичь другим способом, — объяснил Мельников. — Что ни говорите, а майор Жогин молодой командир с творческой искрой. И кто знает, может, из этой искры разгорится пламя. Так ведь, Аркадий Петрович?

— Верно, товарищ генерал, — ответил Осокин. — Жогин пытается прибор наведения заменить специальным планшетом. Если ему это удастся, расчеты ускорят подготовку ракет к пуску.

— Понимаете, что это такое? — Мельников снова повернулся к Жигареву.

— Понимать-то понимаю, товарищ генерал. Только все это опять за счет боевой подготовки, — разочарованно поморщился тот. — Снова пойдут объяснения, рапорты. Надоело, честное слово.

— Смотрите-ка, сделали анализ — и вдруг надоело? Нет уж, Илья Михайлович, взялись, как говорят, за гуж, теперь тяните. И в первую очередь помогите Жогину определить время для рационализаторской работы, чтобы мы с вами потом не донимали его вопросами: «А чем это вы занимаетесь, майор, в горячее время?», «А почему это вы путаете боевую подготовку с рационализацией?».

— Не знаю, товарищ генерал, боюсь, ничего не получится из этой затеи, — усомнился Жигарев.

Мельников посмотрел на Осокина:

— А как вы считаете, полковник?

— Должно получиться, товарищ генерал, — сказал тот уверенно.

* * *

Нечаев держал в руках зеленый конверт, на котором было старательно выведено: «Подполковнику Нечаеву, лично». Геннадий Максимович вскрыл конверт, быстро пробежал глазами по прыгающим строчкам.

«...После встречи с вами, товарищ подполковник, я понял, что на учениях у меня в самом деле вышло нехорошо. Если бы эта мысль пришла ко мне раньше, возможно, и получилось бы все по-другому. — Нечаев догадался, что пишет ефрейтор Бахтин. — Но тогда я почему-то решил, что учение — не бой и ничего плохого не будет, если при встрече с танками меня во взводе не окажется. Кстати, скажу откровенно, лежать под громыхающими гусеницами мне и сейчас сильно неприятно. Но теперь я буду стараться терпеть. Надеюсь, что когда-нибудь вовсе переборю эту свою танкобоязнь. За все, что произошло, простите меня, больше такого не допущу. Только, пожалуйста, посодействуйте, чтобы из взвода нашего меня перевели в другой, потому как терпеть упреки ребят мне сейчас труднее, чем лежать под танком. Очень прошу вас, товарищ подполковник».