Читать книгу "Рассекающий поле - Владимир Козлов"

– Боря, ты был в Лиманчике?

– Нет, я не был.

– Как не был? – театрально воскликнул Киса, который считался старым приятелем Бориса.

– Никогда не был, – подтвердил Борис, – но у меня же везде Лиманчик, только такой – мрачный. Я приезжаю в любой город, и везде есть тридцать-двадцать-десять человек, которые знают мое имя, откуда-то знают мои песни, подпевают, наливают – и в любом городе мне примерно одинаково…

– Если бы я твоих песен не слышал, я бы завидовал, – сказал Сева.

– Что, не хочешь в мой Лиманчик? – затрясся от беззвучного смеха Борис, поднимая глаза на Севу.

Здесь же был Димон, которого называли Белым. Он был специалист только по программе развлечений. Соловей закончил, а Димон вынул из кармана маленький кусочек того, что можно было бы принять за древесину.

– Знаешь, что это? – спросил он Севу.

– Что?

– Корень мандрагоры.

– Наркотик?

– Немножко, – хитро усмехнулся Белый, и они встретились глазами.

Прошлой зимой, сдав сессию, Сева уехал в Волгодонск на две недели. В этой комнате пили, когда он уезжал, и когда он приехал, здесь тоже пили. Но что-то в Белом такое проглядывало, что говорило: Димон здесь, на этом вырванном из потока острове, временно. Сева теперь понял, что именно проглядывало, – быстрые умные глаза.

– И что со мной будет?

– Немножко мультфильмы посмотришь.

– Надолго?

– Два-три часа.

Это была суббота, час дня, планов на выходные не было. Внутри все было настолько слежавшимся и густым, что не оставалось никакой возможности понять, что там. Да и уже ничего на самом деле не было, но понять это пока было решительно невозможно. Сева взял эту темно-коричневую штуку.

– Это надо жевать?

– Можно полизать.

Сева сунул деревяшку в рот и стал разгрызать, морщась от вяжущего вкуса. Запил чаем, несколько раз. Справился, огляделся. Белый смотрел на него. Ничего не происходило.

– Долго ждать?

– Приход минут через сорок.

– Ага. Продолжаем разговор.

– Ингуши достали крайне, – подбросил тему Димон.

– Да, крайне, – подтвердил Борис, – давайте я своим ребятам из НБП скажу. Вы же знаете, что у нас тут, в Ростове, были выданы десять первых членских билетов этой партии? – они подъедут, поговорят с людьми, вернее – эти парни из казаков, они не очень разговорчивые…

Соловей просто поднялся и вышел, на прощание подняв кулак: но пасаран. Но от девиза не осталось ничего, кроме жеста. «Боец, мля», – внезапно зло подумал Сева.

Борис продолжал говорить, а внутри у Севы что-то тревожно дергалось. Так реагирует сердце на воспоминание о суровой реальности. И нужно сразу взять себя в руки, сконцентрироваться на мужском. Как это было некстати сейчас, когда он сидит с распускающейся мандрагорой в желудке, готовясь отбыть в инобытие.

Ингуши жили в соседней секции. Три молодых волчонка, к которым приходили старшие братья с четвертого этажа. Они ходили в лакированных туфлях, но воровали еду на общих кухнях. Ингушские девочки, жившие рядом, не поднимали глаз, не улыбались и не здоровались. Неделю назад несколько взрослых ингушей ворвались в комнату русских второкурсников на девятом этаже – один из них подрался со своим кавказским ровесником, который приставал к его девушке. Русский студент провел успешный хук, который сильно остудил пыл нападавшего. С победой он вернулся к себе в комнату. Через полчаса в нее ворвались без стука. Студент был сломлен, он смотрел в пол, а взрослый ингуш держал его за горло огромной ладонью. Остальные не встали со своих кроватей, внезапно почувствовав себя детьми, которых ругают старшие. А старшие их унижали. И заступиться было некому. Эту ситуацию обсуждали на этаже с тревогой, которая проникла даже сюда, в комнату, где время остановилось, где жили люди, которые ни в чем не участвуют.

И вдруг это все навалилось. Нельзя так оставлять. Эх, в который раз думал Сева, меня там не было. Ну вот ты здесь, вот они в соседней секции – и жить вам еще долго. И как именно ты будешь жить с ними долго, зависит от тебя. Это по-взрослому. А от кого еще? От Белого? От Кисы? Он уедет в Лиманчик. И никаких переговоров быть не может. Ты в глаза этому коренастому Мусе смотрел? Они только силу понимают. Никакого великодушия быть не может. А сердечко-то такое великодушное, так оно всех понимает, так ему тесно в этой узколобой агрессии. Так оно сопротивляется тому, чтобы ты засыпал и просыпался таким, беспощадным! Его тянет в идиллическую звенящую тишину, под юбку. В область дурманящих трав, туманной мандрагоры.

Сева почувствовал, что надо в туалет. Встал. Белый сказал, что начинается вывод жидкости из организма. Сева вернулся, сел на край кровати – и снова встал.

– Я тебе говорил.

Он вернулся вновь – и наконец почувствовал головокружение. Мир стал ватным по краям зрения и сознания. А когда он отливал в третий раз, из струи вдруг совершенно отчетливо вылетела большая черная муха.

8

– Ты, Всеволод, похоже, серьезный человек.

– Вы так издеваетесь? – серьезно спросил Сева.

– У тебя голова, конечно, полна идеалистической дичью, – Руслан как будто размышлял вслух, – но думать о таких вещах может только человек, который не озабочен тем, что держит в страхе девяносто девять и девять десятых окружающих нас людей. Не знаю, как ты там поешь, мое внимание привлекает тот факт, что в тебе совершенно не чувствуется страха выживания. Я очень хорошо знаю запах этой эмоции. Люди, которые ее испытывают, всегда немного смердят. Ты не замечал вокруг себя, Сева, пованивающих людей?

Сева мгновенно ощутил запах, из-за которого он не смог продвинуться в отношениях с фигуристой брюнеткой Галиной, вспомнил и другой – из-за которого он держался всегда минимум в полутора метрах от умного парнишки с параллельного курса. Запахи были его ахиллесовой пятой – Руслан невзначай угодил в точку: часто запах сразу определял предел отношений Севы с новым человеком.

– А иногда они так воняют, что к ним нельзя приближаться, – продолжал играть на той же струне Руслан. – Я считаю, что дело только в страхе, только в нем… Он повсеместно. Если ты вспомнишь маму и папу, если ты обращаешь внимание на прохожих, на людей, которых показывают по телевизору, и на людей, которых не показывают, то ты увидишь, как отчаянно они держатся за любое подобие встроенности. Потому что страшно остаться одному. Потому что жижа над головой быстро сомкнется, если держаться не за что. Миру не нужны новые люди, Всеволод. Людей – как говна. И оно смердит.

– Вы будете заезжать в Великий Новгород?

– Нет, там есть объездная трасса.

– Мама с папой у меня не смердели.

– Это такой образ, Всеволод. Есть такая штука, которая называется власть. Что ты знаешь о власти?