Читать книгу "Быстрый английский для путешественников во времени. Учебное пособие - Юрий Дружбинский"

Уже шагнув за дверь, он успел крикнуть назад “Thank you, Lucky!”, и, быстро захлопывая дверь за собой, одновременно со своим криком услышал шум борьбы и выстрел.

Дверь захлопнулась. Он оглянулся вокруг. Холодно, сыро, серо, пасмурно. Скверик, редкие прохожие, между домами виднеется автобусная остановка. Из какого-то окна доносится музыка. Григорий Лепс. «Й-а стану ва-дападом, падением с высаты-ы-ы…»

Андрюха вернулся в свой мир. Страшный 1937-й остался там, где ему и следует быть. В далеком прошлом.

Глава 20. Новый челлендж

During all the breakfast Professor Challenger glanced at us demurely, as if saying: “I have fully deserved all your praise, I know, but I beg you, don’t make me blush with embarrassment!

В течение всего завтрака профессор Челленджер скромно посматривал на нас, словно говоря: «Все ваши похвалы я целиком заслужил, я знаю, но умоляю вас, не заставляйте меня краснеть от смущения!».

Сэр Артур Конан Дойл, «Затерянный мир»

С каким отличным настроением бежал на следующее угро Андрюха в школу. Радовало его солнечное угро, радовала свежайшая утренняя прохлада, и лица заспанных утренних прохожих казались невыразимо родными. Андрюха начал на ходу вспоминать и собирать в кучу бурные события последних суток, мысленно проживая все заново. Мысли его все время возвращались к самому пугающему и неожиданному открытию вчерашнего дня: оказывается, во времени путешествуют не только очень хорошие люди наподобие его или Николы Теслы. Уж если таинственный русский, возглавлявший итальянскую мафию в 1937-м, оказался профессором Мориарти, сбежавшим от правосудия из 1889-го, то…

Что это значило и какой из этого сделать вывод, Андрюха не знал. «А, кстати, Мориарти — итальянская фамилия», — пришло ему в голову.

— Тьфу ты! Причем тут фамилия? Что это вообще доказывает? — разозлился он на себя. — Гораздо важнее, что этот жуткий тип знает тайну двери и свободно шляется из эпохи в эпоху. Что ж, выходит, и сюда к нам явиться может? Вон инспектор Лестрейд ловил Мормышкина (то есть теперь ясно, что того же Мориарти) где-то там в пригороде Лондона, а тот исчез, и они там железную дверь увидели. И та дверь, что за шторкой была у Лаки Лучиано в кабинете, куда он меня собирался в этот мезозой выпихнуть…

Снова, как тогда перед серой дверью, по спине пробежали холодные мурашки. Андрюхино воображение живо нарисовало ему одиночество. Не такое одиночество, когда ты один заблудился в лесу, но по крайней мере точно знаешь, что есть на свете города, люди, где-то есть твой дом…

А одиночество абсолютное. Леденящий ужас одиночества человека, попавшего на планету Земля в мезозойскую эру. Без всякого шанса вернуться. И ты знаешь, что от тебя до ближайшего человека — сто миллионов лет. И знаешь, что это очень много, и что тебе столько ни за что не прожить. Потому что жить тебе осталось, если очень повезет, с полчаса — до первой встречи с каким-нибудь Tyrannosaurus Rex, вроде того, с которым он когда-то столкнулся в Британском музее.

Но только живым и голодным. Бр-р-р-р…

А Лаки-то Лучиано, выходит, жизнь ему спас. Ужасно жалко его и тревожно за его судьбу. Гангстер он гангстер, но человек настоящий. «Никогда тебе не стать доном», — вспомнил Андрюха монотонный глухой голос. Да, Лучиано был непосвященным. Видел дверь за шторой, но назначения ее не знал.

Вдруг его обожгло. В памяти всплыл, уже почти стертый вчерашними приключениями в Чикаго, вечер позавчерашний. Проведенный дома, за просмотром фильма «Скайфол».

Главного злодея там вроде бы звали М.? Он отдернул штору, за ней было дверь, он в нее ушел.

Про Нубиру там еще было что-то… Он туда улетел, нет?

Вот, сейчас вспомнил полностью. Всю финальную сцену. Черную спину этого М. (в лицо его, помнится, так ни разу и не показали), и обращенные к Джеймсу Бонду слова:

«Я никуда не улечу. Я остаюсь на Земле творить зло».

Собираем мысли в кучку: по всему выходит, что персонаж этот засветился уже во многих местах, и дверей таких у него много. И что с этим всем сейчас надо сделать? А что-то надо бы. Шерлок Холмс с Джеймсом Бондом, не говоря уже о Николе Тесле, все эти факты выстроили бы в систему, сделали бы выводы и предприняли бы какие-то меры… Жаль, с ними так просто не посоветуешься. Хотя почему бы мне с ними и не посоветоваться?

Так размышляя, Андрюха наконец пришел в школу. Зайдя в класс, он сразу бросился к Катьке — она всегда приходила минут за пятнадцать до урока и сидела спокойно, читая учебник к будущему уроку или просто художественную книгу.

— Катька, я нашел, я разобрался, я все узнал!

Опа подняла на него большие серо-зеленые глаза.

— Андрюха, а я знала, что ты разберешься. Я в тебя верила и верю, Андрюха, — просто и спокойно сказала она.

— В общем, в той фразе твоей насчет «Я не боюсь» — действительно две ошибки! Во-первых, все эти эмоции — «боюсь», «стесняюсь», «горжусь», и еще «молчу», и всякие там «возмущаюсь», «сожалею», «грущу» и «радуюсь» — они, Катька, прилагательные, а не глаголы! А это значит…

— …А это значит, что к ним идет ТО BE, — поняла мысль с полуслова умница Катька. — Так я и думала. Вот чувствовала же, что не “don’t”, а “am not”, только вот логически себе объяснить не могла. Решила, что раз отвечает на вопрос «Что делать», значит, глагол и есть.

— Понимаешь, Катька, переживать — не значит действовать, — сказал ей Андрюха. — Возмущаться, грустить да молчать — не дела. Это наши с тобой состояния, Катька. Но не поступки. Для поступков нужны глаголы. Я это сам лишь недавно понимать начал.

Катька смотрела ему в глаза не отрываясь.

— Ты знаешь, Андрюха, — сказала она очень серьезно. — Если бы мне с полгода назад кто-нибудь сказал, что можно ТАКИЕ уроки извлечь из грамматики — грамматики, этой нудятины кошмарной! — то я бы просто подумала, что человек издевается или шутит как-то странно. А сейчас, с тобой… Ничему не удивляюсь. Я это хорошо запомнила, Андрюха, — повторила она убежденно. — Эмоции — это не поступки.

— И еще важно, — продолжил Андрей. — Нельзя в английском два отрицания ставить. Минус, точно как в математике: если он есть, то его и одного хватает. Но вот два минуса — выходит, что уже плюс.

А расклад и здесь получается четкий. Верпее, целых три расклада. Одно дело, если есть нормальное подлежащее — вот взять хотя бы Григу нашего Растриндяйкина или твою подругу Белибердину Таньку. И говорим «не хочет» — делаем глаголу отрицание, как положено, типа “doesn’t want”. Но потом идет самое интересное: вместо того, чтобы сказать «ничего», говорим «чего-либо»! Не “nothing”, Катька, a ANYthing!

Катька была вся внимание.

— А второй вариант?

— А второй как бы грубоватый такой. Сначала «Грига», потом «хочет». Не “doesn’t want”, а именно «хочет», без всякого отрицания. А потом — резко — nothing!!! Ни-че-го!