Читать книгу "Громыко - Святослав Рыбас"

Дискуссия о будущем Польши показала это. В конце концов союзники согласились на проведение советско-польской границы по «линии Керзона», приращение польских территорий за счет германских, а также на то, чтобы действующее в Польше Временное правительство («люблинцы») было «реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы» после консультаций союзников с польскими политическими деятелями.

Здесь уместно сказать, что вскоре разногласия из-за Польши обострились. На освобожденной польской территории происходили столкновения, стало действовать подполье Армии крайовой, начался террор против Красной армии и военнослужащих Армии людовой.

Польское эмигрантское правительство в Лондоне предложило установить новую границу Польши, которая должна была «включить в себя Восточную Пруссию, Данциг, регион Оппельна, регион Грюнберга на левом берегу Одера, а на севере весь правый берег Одера, включая Штеттин».

Черчилль выступил против такого переноса западной границы, понимая, что таким образом СССР закрепится в Западной Украине. «Было бы жаль, — сказал он, — так закармливать польского гуся немецкой едой, чтобы у него случилось несварение».

Сталин в этом споре высказался так: «Вопрос о Польше — это вопрос жизни и смерти нашего государства», потому что «Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию».

И только во второй половине июня 1945 года, уже после смерти Рузвельта и накануне Потсдамской конференции, был согласован состав коалиционного правительства Польши. От «лондонцев» в него вошли трое во главе со Станиславом Миколайчиком, который получил пост первого вице-премьера, от «внутренней оппозиции» — двое. После этого правительство Польши признали в Вашингтоне и Лондоне.

«Польская проблема» имела для будущего Европы огромное значение с учетом географического положения, величины территории и численности населения этой страны. Не забылось и то, что в 20—30-е годы Речь Посполитая была недружественным к Советскому Союзу государством, что она участвовала в послемюнхенском расчленении Чехословакии.

Кстати, после Тегеранской конференции Эдуард Бенеш, президент Чехословакии в изгнании, подписал в Москве советско-чехословацкий договор о союзных отношениях и признании недействующим Мюнхенского соглашения. Также был обсужден вопрос об участии коммунистов в коалиционном правительстве Чехословакии. Данный опыт американский посол в СССР Аверелл Гарриман предложил использовать и при создании польского правительства.

Но не только Польша была важна для западных союзников. В октябре 1944 года на переговорах в Кремле Черчилль предложил Сталину договориться о разделе Восточной и Юго-Восточной Европы между СССР и Англией. Для британского премьера в тот момент главным вопросом была вовсе не Польша, а признание за Великобританией преимущественных прав в Греции и вообще в Средиземноморье. В этом как нельзя ярче выразилась идея послевоенного мира, она заключалась в разделе сфер влияния. Характерно, что, «получив Грецию», англичанин попытался сорвать советские планы относительно Польши. Вскоре это вызвало у Сталина ощущение, что его предали в этом вопросе.

* * *

Решения Ялтинской конференции стали ключом, закрывшим идею «санитарного кордона» и открывшим «зону безопасности СССР в Восточной Европе». Кроме того, Сталин развеял сомнение Черчилля в том, будет ли Германия иметь будущее. Он сказал, что Германия «будет иметь будущее».

Не получилось изменить договор Монтрё об условиях прохода судов через Черноморские проливы, но в целом советская делегация была удовлетворена. СССР сохранял довоенные границы, становился мощным европейским игроком, добился вхождения в ООН двух своих республик, Украины и Белоруссии, а еще — обеспечил право вето в Совете Безопасности ООН. Было согласовано с Рузвельтом возвращение Советскому Союзу тех позиций на Дальнем Востоке, какие имела Россия в 1904 году. Это — передача в аренду военно-морской базы в Порт-Артуре, восстановление прав на КВЖД и ЮМЖД, возвращение Южного Сахалина и Курильских островов. СССР должен был получить влияние в Маньчжурии, что было важно еще и потому, что там находилась опорная база Красного Китая, воевавшего с националистическим Китаем (Мао Цзэдун — против Чан Кайши).

Сталин подтвердил обязательство через два-три месяца после победы над Германией начать войну с Японией.

В заключенных секретных протоколах спецслужбам союзников поручалось оказывать содействие зарубежным партнерам в поиске и выдаче нацистских преступников. СССР согласовал выдачу всего командного состава армии Власова, сформированной немцами из советских военнопленных.

Кроме того, Черчилль и Сталин дали друг другу очень высокие оценки, хотя не прекращали борьбы на политическом поле.

Черчилль вспоминал: «В этот вечер мы все вместе обедали со Сталиным в Юсуповском дворце. Речи, произносившиеся за обедом, были записаны и могут быть приведены здесь. Между прочим, я сказал: “Я не прибегаю ни к преувеличению, ни к цветистым комплиментам, когда говорю, что мы считаем жизнь маршала Сталина драгоценнейшим сокровищем для наших надежд и наших сердец. В истории было много завоевателей. Но лишь немногие из них были государственными деятелями, и большинство из них, столкнувшись с трудностями, которые следовали за их войнами, рассеивали плоды своих побед. Я искренне надеюсь, что жизнь маршала сохранится для народов Советского Союза и поможет всем нам приблизиться к менее печальным временам, чем те, которые мы пережили недавно.

Я шагаю по этому миру с большой смелостью и надеждой, когда осознаю, что нахожусь в дружеских и близких отношениях с этим великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру”.

Сталин ответил мне лестными словами. Он сказал: “Я провозглашаю тост за лидера Британской империи, за самого мужественного из всех премьер-министров мира, сочетающего в себе политический опыт и военное руководство, за человека, который в момент, когда вся Европа была готова пасть ниц перед Гитлером, заявил, что Англия не дрогнет и будет сражаться против Германии одна, даже без союзников. Даже если нынешние и возможные союзники покинут ее, — сказал он, — она будет продолжать сражаться. За здоровье человека, который может родиться лишь раз в столетие и который мужественно поднял знамя Великобритании. Я сказал то, что чувствую, то, что у меня на душе, и то, в чем я уверен”».

«Вот что еще сказал Сталин: “Я говорю… как старый человек; вот почему я говорю так много. Но я хочу выпить за наш союз, за то, чтобы он не утратил своего интимного характера, свободного выражения взглядов. В истории дипломатии я не знаю такого тесного союза трех великих держав, как этот, в котором союзники имели бы возможность так откровенно высказывать свои взгляды. Я знаю, что некоторым кругам это замечание покажется наивным.

В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: “А почему бы мне не обмануть моего союзника?” Но я, как наивный человек, считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга; или, быть может, потому, что не так уже легко обмануть друг друга? Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны.