Читать книгу "Космонавт №34. От лучины до пришельцев - Георгий Гречко"

Итак, Стругацкие, стихи из «Полдня XX века». Мотива у Стругацких, конечно, не было – только стихи, вернее тема и рефрен. А песню написал Борис Вахнюк:

Не вдоль по речке, не по лесам,Вдали от родных огнейТы выбрал эту дорогу сам.Тебе и идти по ней.Лежит дорога, твой рай и ад,Исток твой и твой исход.И должен ты повернуть назадИли идти вперед.Твоя дорога и коротка,И жизни длинней она.Но вот не слишком ли высокаОшибки твоей цена?И ты уже отказаться радОт тяжких своих забот…Но если ты повернешь назад,Кто же пойдет вперед?Хватаешь небо горячим ртом,Ступени вперед круты.Другие это пройдут потом,И все же сначала – ты.Так каждый шаг перемерь стократИ снова проверь расчет:Ведь если ты не придешь назад,Кто же пойдет вперед?..

Эта песня Бориса Вахнюка мне очень нравится. Я до сих пор помню ее наизусть и рад, что поучаствовал в написании этой песни. Фильм она, несомненно, украсила и рассказала о нашей профессии правдиво и талантливо. Каждый космонавт подпишется под этими словами:

Ведь если ты повернешь назад,Кто же пойдет вперед?..

Радиация

Радиация представляет смертельную угрозу для здоровья космонавта. На Земле нас защищает атмосфера, а в космосе ее нет. Корабль из тонкого алюминия оградить от облучения не может. От протонной вспышки на Солнце нас спасали радиационные пояса Земли, а от нейтронной вспышки спасения не было. На случай, если вспышка от Солнца направляется в сторону Земли, у нас в аптечке были специальные лекарства. Но принимать эти пилюли можно было только по указанию Центра управления полетами. На Земле сперва должны были все проверить, померить и разрешить…

В полетную одежду космонавта были вшиты интегральные датчики. По возвращении на Землю их срезали и узнавали, сколько радиации мы схватили за полет. От нас эти данные скрывали. Когда я начал расспрашивать, мне уклончиво ответили, что за свой самый длительный полет я схлопотал столько радиации, как если бы одновременно прошел рентген желудка и позвоночника, которые из-за вредности делают в разные дни.

Еще одну дозу радиации я схлопотал после взрыва на Чернобыльской АЭС, когда с делегацией иностранных ученых ездил в Припять. В Киеве была радиация нормальная – 15 микрорентген, на подъезде к зоне – уже 50, а когда в зоне мы остановились недалеко от четвертого реактора, было уже 3600 в воздухе (почему-то нам не разрешали положить дозиметр на землю, только держать в руках).

По зоне нас возили в «грязном» (зараженном радиацией) автобусе. При выходе из него нас, как в аэропорту, пропускали через рамку: только искали не контрабанду, а радиацию. И нашли – один человек «звенел».

Я – лауреат Государственной премии Украины за медико-биологические исследования в Космосе. В беседе с одной сотрудницей из Украинской Академии наук я узнал, что именно в тот Первомай она (так уж совпало) исследовала влияние радиации на биологические объекты. Заодно и себя померила – звенела вся! Она знала про катастрофу и очень испугалась: «Пришла домой, сняла одежду с себя, надела чистую – звеню. Приложила дозиметр к волосам – источник в волосах. Помыла шампунем – звенит. Помыла стиральным порошком – звенит. Срезала волосы – перестало звенеть». Такая была в тот день радиация в Киеве, а дети простых людей во время первомайской демонстрации танцевали на улице…

Проблема защиты от радиации – пожалуй, самая серьезная в свете будущей экспедиции на Марс. Как чернобыльский автобус набирает радиацию, так и свинцовое защитное убежище на корабле, идущем к Марсу, вместо защиты станет источником радиации. А пересесть некуда: по дороге на Марс нет чистых автобусов. Может быть, нужно каким-то образом создать вокруг корабля аналог земного магнитного поля. Еще есть проект создания водяной защиты от радиации. Воду, наверное, можно через что-то пропустить и очистить. Но как? Это пока еще гипотеза, технического решения нет.

Может быть, поможет фармакология. На сегодняшний день космонавт защищен от радиации «только собственной спиной» – как Василий Теркин от бомбежки. Помните поэму Твардовского? Я дитя войны и когда-то помнил ее наизусть. И должен сказать, что нередко мои ощущения в космосе совпадали с эмоциями бойца Василия Теркина. Помните, Теркина спросили: «Сколько раз ходил в атаку?» А он: «Так, случалось иногда». Очень точная интонация! Это и про нас, космонавтов…

Наука не решила проблемы радиации. Может быть, придется прибегнуть к народному средству: «Истопник сказал, что „Столичная“ очень хороша от стронция» (А. Галич). Это не шутка. Один ликвидатор Чернобыльской аварии рассказывал мне, что ему помог выжить… самогон. Все те, кто работал рядом с ним, – умерли, а он выжил, потому, что на Атомную станцию его призвали сразу после обильного свадебного застолья с самогоном.

Правда без дипломатии

В отчетах о полетах я не прибегал к дипломатии, писал правду. И за это мне доставалось. Например, мы с Юрой Романенко, в основном по моей инициативе, написали 250 замечаний по полету, причем большинство мелких. Станция «Союз-6» была новая, все естественно. Где-то заусенцы, можно порезать палец. Где-то гайка так закручена, что хоть зубами откручивай. Были и более серьезные замечания. Специалисты обычно говорят: мы все устраним, только не пиши. Один раз, в первом полете, послушался их – ничего не устранили. В следующем полете уже говорю: «Нет, ребята, знаю я, как вы все устраняете». В результате все оказались хорошие – замечаний не пишут, а я плохой. Эти же специалисты экзамены принимают, долбают меня. Мало кто любит правду без дипломатии.

На Салюте-7. Космический старожил

В третий раз я совершил полет в 1985-м году. К тому времени мне стукнуло 54 года. Для Советского Союза это был рекорд, никто у нас в таком возрасте в космос не летал. Только один такой дурак нашелся на весь Советский Союз! Наш генеральный конструктор Валентин Петрович Глушко любил рекорды. Такой у него был недостаток, переходящий в достоинство, потому что «пиар» шел на пользу не только ему лично, но и всей отрасли. Надо сказать, что Валентин Петрович был очень внимателен к наградам, к признанию своих заслуг. При этом был выдающимся ученым и создал лучшие в мире ракетные двигатели.

Глушко видел меня будущим мировым рекордсменом, старейшим космонавтом – и моя кандидатура на полет до поры, до времени сомнений не вызывала. Но американский астронавт Карл Гордон Хенице в июле 1985-го слетал на Челленджере в возрасте 58 лет. А потом, уже много лет спустя, когда в живых не было ни Глушко, ни Хенице, в космос полетел Джон Гленн – первый гражданин США, совершивший орбитальный полет. Тот его первый полет состоялся 20 февраля 1962 года. Второго полета он ждал аж 36 лет! И было ему в 1998-м году 77 лет. Гленн на десять лет старше меня.

А самым молодым человеком в космосе до сих пор остается наш Герман Титов – во время уникального полета в августе 1961 ему было 25 лет.