Читать книгу ""Абрамсы" в Химках. Книга третья. Гнев терпеливого человека - Сергей Анисимов"

Еще Костя именно тогда привез новости о случившемся на Химучастке. Это было совсем близко к основной базе отряда и поэтому опасно. Туда послали еще пару, которая обернулась довольно быстро и подтвердила, что все верно: ему не показалось. Хутор густо обстрелян с воздуха, один дом сгорел, остальные попятнаны. Убитые лежат на свежем погосте, а выжившие жители на всякий случай ушли. Не дожидаясь зондеркоманды, которая довершила бы начатое.

Вертолеты в отряде ненавидели лютой, черной ненавистью. Вертолет всегда был самой страшной угрозой партизана, потому что он, сволочь, мог летать с такой скоростью, с какой хочет, и разглядывать находящееся внизу очень внимательно. Как гляделками пилотов, так и инструментальными средствами. При этом, в отличие от подавляющего большинства моделей беспилотников, вертолет в достатке имел огневых средств, в меру брони, и пытаться бороться с ним смертельно опасно. Особенно с таким дефицитом элетроники и средств поражения, какой был у них. Николай отчетливо помнил, как именно боевые вертолеты уделали мотострелковую бригаду, в которой он имел честь так недолго прослужить. И когда прозвучал слитный призыв напрячься и задавить хоть одну эту сволочь, он поддержал его всем весом своих небольших офицерских звездочек.

В отряде имелись два ручных пулемета Калашникова плюс один старый и надежный, как топор, ручной противотанковый гранатомет. С легкой стрелковкой дела обстояли в целом весьма неплохо, но пуля модернизированного «калашникова» для самых распространенных моделей американских и европейских вертолетов – это как слону дробина. Нужно было или искать их базы и резать экипажи на земле, или придумывать что-то очень извращенческое. Но сведения о координатах поля, на котором базируются чужие вертолеты, – это величайшая редкость и величайшая ценность. Они покупаются большой кровью, но дело даже не в цене, которую отряд заплатил бы без колебаний. Этих сведений просто не было. Такие базы вскрывались или космической разведкой со всей уцелевшей к этому дню спутниковой группировкой, или самыми настоящими шпионами.

Разумеется, лейтенант Ляхин был в курсе, что какая-то агентура в окрестных поселках и даже в самом Лодейном Поле у отряда имелась: на это указывало слишком много факторов. Но в отношении самолетов и вертолетов ничего конкретнее «Две единицы прошли во столько-то курсом на северо-северо-восток» эта агентура, насколько Николай знал, сроду не выдавала. Заточена она была больше под сбор информации о коллаборационистах и наземных силах и средствах оккупантов, и вражескую авиацию рассматривала почти так же абстрактно, как флот. Где-то она летает, и даже не всегда очень высоко. Бьет больно. Но ничего с этим не сделаешь.

Вероятно, в том, что они все-таки пошли на столь большой риск, сыграло соединение сразу нескольких факторов. И вспышка озверения от того, что случилось с никому не угрожающим и на самом деле вообще никому не нужном хуторе с непривычным названием Химучасток. И понимание того, что они засиделись и пора хотя бы попытаться сделать что-то серьезное, чтобы помочь нашим на востоке. И информация из попавшего к ним окольными путями желтого французского журнала. И даже знания в его собственной голове, вот что вообще странно.

Маршрут пролета вертолетов с запада на восток и обратно они примерно знали. Самый простой это был маршрут – вдоль «железки». Собственно железная дорога – объект активности любого уважающего себя партизанского отряда – была сейчас ничем: поезда по ней не ходили с самого начала войны. Но как ориентир среди болот, она, наверное, представляла собой ценность даже в век GPS. К «железке» и стоящим вдоль нее поселкам Николай ходил и сам и даже видел тогда чужие вертолеты. Каждый раз их пролет «по своим делам» он пережидал, вжавшись испуганной мордой в землю и изо всех сил молясь высшим силам. Прося, чтобы его и остальных приняли с высоты за ветошь. Вроде бы действовало.

После долгой ругани и споров штабисты выработали план, который довели до разведвзвода и отдельных «причастных». В число которых включили, между прочим, и его. Что льстило и несколько пугало. Да, вот так, одновременно. Выслушав план, намекавший на возможность успеха, но при этом совершенно точно гарантировавший большие потери, Николай почувствовал, как все его внутренние органы ниже диафрагмы смерзаются в здоровенный ледяной ком. Включая самые нежные и даже некоторые не внутренние. Видимо, от испуга он вспомнил про «Точку “К”», причем в контексте какой-то неприличной шутки, которую слышал сто лет назад. Та была про точку «Джи», эта совершенно про другое, но вспомнились они вместе. И, будучи произнесенными вслух, они как-то зацепили командира их разведвзвода. Воина, на редкость сильно любящего не пойти в атаку, а исподтишка сделать врагам гадость побольше и сбежать. Николая обозвали тормозом и пиджаком потертым и снова устроили у себя закрытое совещание часа на два. К этому времени явилась Вика, к слову, не принесшая никаких противовоспалительных, на которые он рассчитывал. Совершенно охреневшая от дороги, злая, как собака. И рассказывающая о ряде свежих могил у хутора и о содержании передовицы французского журнала всем, кто готов был ее слушать. С ее женской помощью бойцы дошли уже совершенно до белого каления. Снайпера Вику в отряде искренне любили, а самое главное – уважали. Потом Николая позвали на львиную шкуру, и штабисты весьма строго вопросили у него: точно ли он помнит эту хрень про букву «К» и понимает ли, какая ответственность лежит на его словах. И чем грозит многим бойцам отряда его ошибка, или ложная память, или просто желание привлечь к себе внимание.

Лейтенант-доктор довольно фаталистически подтвердил, что и понимает, и осознает, и уверен. После этого до разведвзвода и усиления довели «исправленный и дополненный» план. Дали переварить его, устроили, как это и положено делать, что-то типа зачета. И начали уже реальную подготовку к выходу.

Часы светлого времени были на вес золота, но шел все-таки август, и день был еще длинный. К половине одиннадцатого отработку плана «в лицах» и подготовку закончили полностью. В начале двенадцатого вытянулись на марш, к трем вышли в район, где планировалась засада. Четверо «самокатчиков» были уже на месте, шарили по округе. Фора, которую дал им один мотоцикл и два обычнейших велосипеда, была использована полностью. Встретили в оговоренной точке, указали на уже выбранное к этому времени место. Использовали канистру с керосином и десяток листов ржавого кровельного железа с крыши сарая, каких было полно на территории давно умершего совхоза. Старые, рваные шины – туда же. Пятиметровый костер из хвороста с керосином поверх железа и резины. Рядом появилась жирная, громадная буква, выдранная по дерну палками. Один наблюдатель, замотанный в три или четыре камуфляжные накидки, лежал в глубокой щели, похожей на индивидуальную чумную могилу.

Прошло два с половиной часа ожидания и все более громкой молчаливой ругани. Понятно, что так они могли и два дня ждать, и три, и четыре. Никто не обещал, что вражины пролетят мимо да еще сделают стойку по первому их зову. Но все настолько были на взводе, что считали такое развитие ситуации за должное. И самое странное, что не просчитались ни в чем, кроме времени. К четырем часам дня довольно сильно в стороне от ожидаемого маршрута прошла аж четверка вертолетов. По всем признакам – обычные «Черные Ястребы», то есть и не худший вариант, и не лучший. Все уже думали, что машины пройдут мимо, но кто-то из них засек уже едва живое кострище поверх мешанины гнутых железяк. Пара подошла посмотреть, потом подтянулась вторая. Разведвзвод с усилением был в это время километрах в четырех, закопавшись в землю уже в полный профиль. Но наблюдатель подтвердил, что четверка осмотрела все весьма тщательно. Вид у него был довольно бледный, но свое дело парень сделал. Сказал, что опознавательных знаков или тактических номеров никаких не видел, хотя «Ястребы» выли и свистели почти ровно над головой, шаря, как летающие акулы.