Читать книгу "Крайности Грузии. В поисках сокровищ Страны волков - Алексей Бобровников"

Пирикета – значит «там, за перевалом»; там, где могли происходить любые бесчинства. Но здесь, до перевала, семейство Чинчараули ни за что не допустило бы такого.

«Цацали» – произнося это слово, Шота Чинчараули вздрагивает от отвращения.

Продолжать разговор не имело смысла, и последнее, о чем я мог попросить этого человека, – провести меня к старейшей жительнице села.

Старушке Мариам далеко за восемьдесят, она – самая древняя хевсурка в Шатили.

В ее доме турьи рога и портреты старых хевсур.

«Цацали» становились девушки, у которых не было отца или братьев, способных защитить их в случае набега врагов. И тогда названые братья должны были бы рискнуть своей жизнью ради сестер.

«Госпожа Мариам, расскажите мне о „сцорпроба“. Как все было на самом деле, пока историю не переврали эти, как их… Арабули», – спросил я, демонстрируя все возможное пренебрежение к недругам их рода.

«Мне нечего рассказать, – пожала плечами Мариам. – Я ничего не знаю об этом».

«Но, может быть, ваша мама или бабушка что-то рассказывала вам? О том, как это было не с ними, а с их мамами и бабушками? Или (тут я прибегнул к последней уловке, которая могла успокоить старушку), может быть, о том, как это было в других семьях? Не в семье Чинчараули, а в какой-нибудь другой?..»

Та отвела взгляд и начала говорить что-то по-грузински человеку, пришедшему со мной.

«Она ничего не знает», – сказал Шота.

«Но, может, она скажет хоть что-то, не называя фамилий? Не называя имен и родов? Не называя даже… мест и родов?»

«Она ничего не знает, – повторил Шота, – и сейчас нам лучше уйти».

Мариам, даже не дождавшись ответа, поднялась с деревянной скамейки и отряхнула колени.

Она сделала этот жест, хотя мы не сидели за столом, на ее колени не падали крошки хлеба.

Аудиенция окончена. Чинчараули не выдают своих тайн. И если я не хочу быть навсегда преданным анафеме именем хевсурских богов, мне лучше навсегда забыть эту историю с цацали.

Так мы покинули Шатили, снова пересекли Медвежий крест, и, оказавшись в селе Корша, зашли в гости к моему старинному знакомому Шота Арабули.

«Батоно Шота! А что вы знаете о „цацали“, или верней – „сцорпроба“, – тут же поправился я. – Там, наверху, они ничего не знают… или делают вид».

«Ничего этого не было у хевсур, – ответил Шота. – Все это пшавы… у них там творилось все что угодно, под видом нашей „сцорпроба“».

«А у этих, Чинчараули? Или как их там? Может быть, и они тоже?..»

«Здесь никто не станет говорить об этом, – заявил Шота. – Здесь – точно нет. Может быть, там, пирикета, как это… за перевалом!» – он указал рукой в направлении, откуда мы только что вернулись.

Так закончилась моя история с «цацали» – обрядом, из-за которого чуть не погиб, как минимум, один писатель.

Положа руку на сердце, надо признать, что единственным печатным источником, упоминавшем об этой традиции, как раз и был роман писателя Джавахишвили, копию которого однажды прислала мне по почте в Киев наша царица Тамар.

Зная до определенной степени нравы горных грузин и то, как трепетно они относятся к старинным ритуалам предков, можно понять, как писательская фантазия предшественника даже спустя сто лет могла навредить любому гостю, опрометчиво упомянувшему имя беллетриста и описанный им обряд.

(Сам Михаил Джавахишвили, автор «Белого воротничка», где несколько романтизированно изображен старинный обычай, погибнет насильственной смертью, но не от рук хевсур, а от рук большевиков, расстрелявших его в 1937 году в числе прочих «неблагонадежных» авторов).

Покинув Хевсуретию, я пообещал себе больше никогда не возвращаться к этой теме, пока в тбилисской библиотеке не наткнулся, наконец, на нужную книгу.

Стена заброшенного дома в нижней Хевсуретии

Она была на грузинском, и я дал прочитать ее царице Тамар, чтобы потом воспользоваться ее детальным конспектом.

Как оказалось, последнее упоминание о хевсурском обряде «сцорпроба» датировано 1912 годом. Этот обряд был отнюдь не тем, чем я представлял вначале.

«Там не было ни малейшего интима, – говорит Тамуна, для которой эта книга тоже стала открытием. – Оказывается, этим девушкам выбирали не жениха, а брата!»

Я не мог понять, зачем нужно выбирать брата. Свежая кровь для продления рода – это одно, а ведь доблестных братьев и так хватало жительницам этих мест.

Оказывается, все то, что нам рассказывали о традициях хевсур, – полная чушь. «Цацали» становились девушки, у которых не было отца или братьев, способных защитить их в случае набега врагов. И тогда названые братья должны были бы рискнуть своей жизнью ради сестер.

Хевсурским мальчишкам и девчонкам разрешалось спать рядом, не прикасаясь друг к другу, но отнюдь не для того, чтобы между ними развилось чувство, которое объединило бы их узами, более тесными, чем клятва, данная старейшинам.

Никого из старейшин при этом не заботило, что подобная дружба может оказаться мучительным испытанием для обоих.

Нарушившие же обет целомудрия изгонялись из села, с тем, чтобы никогда больше не вернуться.

«Они бежали в горы? Жили в лесах? Строили дом где-то на скалах?» – спросил я у Тамуны, уже представив себе одиноких, измученных голодом и холодом и преследуемых дикими зверями молодых людей, проклятых своей общиной.

«В горы? – удивилась царица Тамар. – Зачем им бежать в горы? Они бежали в Кахетию».

И в этот момент мрачная картина сменилась совсем другим пейзажем.

«Ртвели[11], виноград, шашлык! Вот оно что… Значит, они бежали в Кахетию… Вот в чем мораль: нужно обязательно нарушить закон, чтобы оказаться в раю», – сказал я.

Царица улыбнулась.

«Алекс, я ведь кахетинка. А ты знаешь, как звали мою бабушку?»

Я покачал головой.

Тамуна назвала имя и фамилию, очень созвучные тем, что мне доводилось встречать в летописях о хевсурах.

«Так, может, твоя бабушка?.. Могла она сбежать из Хевсуретии как раз по этой причине?.. Тогда ведь она еще не была бабушкой царицы?» – улыбнулся я, глядя на Тамару.

Та, как и подобает особе благородных кровей, не произнесла ни слова.